"Николай Переяслов "Был ли Гомер слепым?.. (Опыт визуально-акустической "расшифровки" поэтических образов" - читать интересную книгу автора

- ну, например, о таких, как описание знаменитого щита Ахиллеса в XVIII
Песни, которое мы не приводим здесь исключительно из-за невозможности его
полного цитирования.
Что касается поэтической образности "Илиады", то Гомер в ней не просто "в
высшей степени обстоятелен в описании какого-либо жезла, скиретра, постели,
оружия, одеяний, дверных косяков" и прочего, как это отмечал еще Гегель, но
он снабжает свой рассказ массой именно таких мельчайших штрихов, какие
человеку, лишенному зрения, вообще не могут быть известны! Среди них, к
примеру, такая характеристика спустившегося тумана, как упоминание о том,
что "видно сквозь оный не дальше, как падает брошенный камень", а также
описание пара над разгоряченными конями, бледности лиц при испуге, седины
на волчьей шкуре, следа за колесницей и многого другого. И, что характерно,
зрительные образы не просто срисовываются с натуры сами по себе, но еще и
постоянно подкрепляются дополнительными характеристиками опять же таки
зрительного порядка.
Более того: даже звуковые характеристики - и те в "Илиаде" имеют тенденцию
постоянно усиливаться характеристиками зрительными, благодаря чему
эмоциональные интонации переносятся с голосов на мимику: "смотря свирепо,
вещал", "грозно взглянув на него, отвечал", "так он в слезах вопиял" - и
тому подобное.
Абсолютно противоположная картина открывается нам в "Одиссее". В отличие
от "Илиады", наполненной в основном лишь фоновым ревом нескончаемого
побоища, в котором раздаются неотличимые в своей громогласности одна от
другой речи героев да грохоты каких-то чуть ли не бутафорских, помузейному
пустотелых, падающих доспехов, "Одиссея" от начала и до конца насыщена
тончайшими звуковыми оттенками самого широкого диапазона - здесь и
"осторожно сказал", и "с гневом отвечала", и "кротко отвечал", и "негодуя,
воскликнул", и "отвечал насмешливо", и "дружелюбно сказал", и "прошептал",
и "дико завыл", и "слыша тяжкие вздохи", и "охая, с кряхтеньем", и
множество самых разнообразнейших проявлений человеческого голоса. Как
"Илиада" тонула в зримо-цветовом изображении деталей визуального характера,
"Одиссея" тонет в звуках: здесь раздаются песни аэдов, щелканье, свисты;
здесь поют волны под килем, скрипит натягиваемый лук, звенит тетива, жужжит
летящий камень, визжит бурав, играет музыка... Звук вообще является
основополагающим "строительным материалом" этой поэмы. Если, например, в
"Илиаде" расстояние определялось, исходя из понятия глазомера, то есть "не
дальше, как падает брошенный камень", то в "Одиссее" фигурирует уже тот
критерий расстояния, "в каком человеческий внятен нам голос" (Песнь V, ст.
400, и Песнь IX, ст. 474).
Не менее красноречивым оказывается и сопоставление построения образов,
относящихся к описаниям всевозможной утвари, помещений, а также людей и
коней. Так, например, если в "Илиаде" здания и строения имеют обычно
характеристику чисто зрительного порядка - "пышный дом", "высокие палаты",
"прекрасный дом", "высокий терем",- то в "Одиссее", как правило, восприятие
окружающих апартаментов и строений идет уже акустическим путем, через эхо
шагов, голосов, проезжающей через ворота колесницы и прочего, в результате
чего появляются характеристики, говорящие о том, что автор окружающее
пространство не видит, а слышит: "в звонко-просторном покое", "через портик
промчался звонкий", "звонко-просторные сени", "в звонких покоях" и так
далее.