"Клуб Знаменитых Капитанов" - читать интересную книгу автора (Крепс Владимир, Минц Климентий)

КОВАРНОЕ СОСЕДСТВО Шестьдесят четвертая клеенчатая тетрадь

В этот навсегда врезавшийся в нашу память вечер вовсе не предполагалось отправиться в какое-либо дальнее плавание или путешествие. Мы хотели просто собраться в нашей уютной кают-компании, чтобы поздравить капитана Немо со столетием выхода в свет романа «Таинственный остров». Как, вероятно, помнят все наши юные друзья, создатель подводного корабля «Наутилус» обрел вторую жизнь в романе «Таинственный остров». Это случилось через пять лет после окончания двухтомного романа «Восемьдесят тысяч километров под водой», принесшего Жюлю Верну мировую славу.

По случаю столь редкостного юбилея мы решили поднести отважному мореплавателю и борцу за свободу Индии почетный адрес. Для участия в торжестве предполагалось пригласить детей капитана Гранта, профессора Паганеля, капитана Гаттераса и некоторых других лиц из полного собрания сочинений Жюля Верна. Естественно, во главе делегации мы хотели бы видеть пятнадцатилетнего капитана, хотя он появился на книжных полках через восемь лет после «Детей капитана Гранта» и через пять лет после Немо. Но зато он – знаменитый капитан, хотя и пятнадцатилетний!

Члены клуба уже приоткрыли переплеты своих романов, чтобы без всякого промедления занять кресла в кают-компании, как только уйдут наши библиотекарши – старая и молодая… Но мы не потеряли времени даром, потому что они говорили о выставке, посвященной Жюлю Верну, которую как раз оформляли.

Мария Петровна попросила Катюшу повесить в центре портрет выдающегося французского писателя. А под ним положить роман «Таинственный остров», по случаю столетнего юбилея этого произведения. А сама тем временем поставила на видное место гравюру с изображением Тургенева.

Катюша с удивлением спросила: при чем тут Тургенев?..

Главная хозяйка нашей библиотеки поправила съехавшие набок очки и назидательно ответила:

– Ах, Катюша, вам бы следовало знать. Тургенев был близко знаком с Жюлем Верном. Их дружеские встречи в Париже вошли в историю литературы. Да, книги Жюля покорили не только Тургенева… Салтыков-Щедрин, Лесков, Горький много о нем писали. Его любили и ученые, например академики Менделеев и Обручев.

– Я слыхала, что Лев Николаевич Толстой читал вслух своим детям «Путешествие вокруг света в восемьдесят дней», – добавила Катюша.

– Да, Жюля очень любили в Ясной Поляне, – ответила ее начальница. – Взгляните… Вот… В папке семнадцать рисунков Льва Николаевича к этому роману… Он рисовал пером и выбирал в первую очередь забавные эпизоды…

Молодая девица вынула из футляра большую карту и повесила ее на видном месте, потом с торжествующим видом обратилась к Марии Петровне:

– Вот карта оборотной стороны Луны, сфотографированная советской космической ракетой… Я тоже вас сейчас удивлю!.. Взгляните на этот кратер на невидимой стороне Луны. Ему присвоено имя Жюля Верна… Кстати, когда Космонавт-один Юрий Гагарин вернулся на родную землю, он в первом же интервью работникам прессы назвал Жюля Верна среди своих любимых писателей.

Мария Петровна долго разглядывала кратер, носящий имя знаменитого фантаста, затем достала свой блокнот и вырвала из него два листочка.

– Вот что, Катюша, завтра с утра закажите еще два плаката – теперь они будут как раз кстати. Первый: «Все, что в мире создано великого, порождено творческой мечтой». И второй, еще интереснее… «Что бы я ни сочинял, что бы я ни выдумывал, – все это будет уступать истине, ибо настанет время, когда достижения науки превзойдут силу воображения». Вот что говорил Жюль Верн!..

Катюша взяла листки, перечитала их и достала из сумочки свою записную книжку.

– А можно заказать еще третий плакат? Вот такой – «Стремление к космическим путешествиям заложено во мне известным фантазером Жюлем Верном. Он пробудил работу мозга в этом направлении. Явились желания. За желаниями возникла деятельность ума».

– Кому, собственно, принадлежат эти слова? – спросила с удивлением Мария Петровна.

– Самому Константину Эдуардовичу Циолковскому!.. Надеюсь, можно заказать?

– Необходимо! Вот мы завтра порадуем ребят… Кстати, где мой зонтик?

Катюша так привыкла к рассеянности своей начальницы, что ответила ей без смешка или улыбки, самым деловым тоном:

– Он там… между «Детьми капитана Гранта» и «Таинственным островом»…

Мария Петровна подняла со стола упавшие очки, взяла с витрины свой зонтик и направилась к выходу.

– Мерси! О-о, уже семь часов! Закрывайте нашу дверь – врата библиотечного рая…

Затем в шестьдесят четвертый раз мы услышали стук двери, поворот ключа и мерный бой часов в футляре из красного дерева. После седьмого удара часов мы стали выходить из переплетов, напевая песенку, знакомую всем нашим юным друзьям, а также их папам и мамам и даже дедушкам и бабушкам:

Знаменитые капитаны стали рассаживаться по своим привычным креслам. Только капитан корвета «Коршун» стоя застегнул мундир на все пуговицы. Очевидно, Василий Федорович хотел подчеркнуть важность сообщения, которое он собирался сделать.

– Друзья! Сегодня знаменательный день!.. Кто из вас помнит, что случилось в такое же число и в таком же месяце тысяча восемьсот семьдесят пятого года?

– Мсье, капитан корвета, где именно случилось это нечто? – сгорая от любопытства, спросил Тартарен из Тараскона.

– В Париже, именно в Париже, а не в Тарасконе, хотя, впрочем, это нечто вскоре облетело весь цивилизованный мир, – ответил герой повести Константина Станюковича.

Тут в разговор вступил Лемюэль Гулливер. Он официально заверил своих коллег по кают-компании, что, находясь в твердом уме и здравой памяти, может засвидетельствовать: роман «Таинственный остров» был опубликован в Париже именно в указанный достопочтенным Василием Федоровичем год. Вскоре книга была издана и на русском языке.

Поздравляя юбиляра от имени кают-компании, Гулливер припомнил также, что написал достоуважаемый Жюль Верн, начиная публикацию необыкновенных приключений любезного Немо: «Читатели поймут, почему, начиная печатать эту новую книгу, я должен прежде всего выразить им благодарность за то, что они составили мне такую хорошую, приятную, верную компанию в разных путешествиях…»

Удивительная память Гулливера, несомненно, позволила бы ему сообщить нам еще немало интересного о замыслах Жюля Верна, если бы его не перебил Мюнхаузен. Возмущенный барон заявил, что он осмотрел выставку в библиотеке и оскорблен до глубины души. Там есть все что угодно, кроме портрета Карла Фридриха Иеронима!..

Артур Грэй, посмеиваясь, пояснил поборнику истины, что он не имеет ни малейшего отношения ни к «Таинственному острову», ни вообще к Жюлю Верну. Его разделяет от них дистанция больше чем «Восемьдесят тысяч километров под водой».

Мюнхаузен холодно и надменно ответил, что Грэй слишком молод, чтобы делать ему замечания. Ведь «Алые паруса» красуются на книжных полках всего каких-нибудь полсотни лет. Да и сегодняшний юбиляр Немо разменял только первое столетие как любимый герой детской книги… А что касается самого Жюля Верна, он часто плыл в кильватере за Эрихом Распэ. Барон тут же припомнил оба свои путешествия на Луну, схватки с белыми медведями на Северном полюсе, путешествия под водой, полеты на ядре и множество других правдивых историй… Он буквально требовал, чтобы на выставке поместили его портрет.

Поддержать его требования было немыслимо, даже если принять на веру все, что он рассказывал. А любимец Тараскона сердито надвинул на брови свою малиновую феску с черной кисточкой, что всегда предвещало у него словесную бурю.

– Не будите во мне спящего льва, Мюнхаузен! Ведь даже сам Тартарен не претендует в данном случае на свой портрет! Скромность, скромность и еще раз скромность! Это лучшее украшение знаменитого капитана!..

– Совершенно справедливо, – заметил Артур Грэй. – Но вернемся к Жюлю Верну. Николай Островский, автор романа «Как закалялась сталь», писал: «Какое место занимали в моей душе чудесные выдумки Жюля Верна! С каким трепетом читал я его объемистые книги, страдая от того, что чтение рано или поздно должно прийти к концу».

Но Тартарен и не думал сдаваться:

– Медам и месье! Я готов до первых петухов слушать эти интереснейшие высказывания. Но, увы, традиции клуба… Кто председатель сегодняшней встречи, спрашиваю я?.. Полагаю, было бы наиболее уместно выбрать кого-либо из французов, соотечественников нашего Жюля… Ах, он так любил солнечный Прованс!.. Не остановить ли нам внимание на одном из почетных граждан Тараскона?..

И толстяк даже начал исполнять свою песенку, если это, по совести, можно было назвать пением:

Но тут его перебил Мюнхаузен, категорически заявив, что в интересах истины и справедливости именно ему должно быть предоставлено одно из двух призовых мест: или портрет на выставке, пли молоток? Портрет, к сожалению, отпал, значит, остается председательский жезл!

Карл Фридрих Иероним успел даже завладеть старинным молотком из черного полированного дерева. Но все остальные капитаны заявили решительный протест. По общему мнению, сегодня по праву председателем должен быть капитан Немо, как юбиляр и самый прославленный из героев Жюля Верна.

Создатель «Наутилуса» поблагодарил за честь и взял из рук поборника истины видавший виды молоток. Раздался знакомый нам на протяжении более тридцати лет дробный стук. Это был сигнал к началу шестьдесят четвертой встречи.

Первым взял слово Лемюэль Гулливер. Он был очень обеспокоен и взволнован. Как можно слушать истории, песенки, стук председательского молотка, когда два кресла в кают-компании пустуют?.. Где любезный Дик Сэнд?.. Почему не явился достоуважаемый Робинзон Крузо?

Его слова прозвучали почти как заклинание. Судите сами – буквально через мгновение раздался громкий стук сапог от прыжка с верхней полки, и, чуть не сбив стоячие часы, на капитанскую встречу прибыл Робинзон Крузо. Он был в полной боевой готовности с мушкетом в руке и топором за поясом. Из карманов его мехового фрака торчали рукоятки пистолетов.

Знаменитый отшельник уселся в свое привычное кресло, немного отдышался и раскурил трубку, прежде чем объяснить причину своего опоздания:

– Совершенно невероятная история! Я собираюсь на заседание клуба, надеваю парадные шкуры, задаю корм попугаю, прощаюсь с Пятницей, выхожу из переплета, как вдруг… я не верю своим глазам… Стряслось нечто страшное!.. Но, клянусь детьми капитана Гранта, я до сих пор не могу сообразить, что собственно случилось… Одно ясно – дело идет о судьбе Дика Сэнда. Я видел, как он сошел со страниц романа «Пятнадцатилетний капитан». И, вместо того чтобы спуститься в библиотеку, нырнул обратно в восьмой том сочинений Жюля Верна. Почувствовав неладное, я быстро взял оружие, кинулся за юношей и очутился в разгаре событий романа «Пятьсот миллионов бегумы». Пошел по следу Дика… Как вдруг раздался оглушительный взрыв… такой, как если бы несколько десятков пушек самого крупного калибра грянуло разом. Через две-три секунды все кругом превратилось в груды развалин. Воздух содрогался от грохота обрушивающихся крыш, обвалившихся стен, падающих балок и далеко разносил звон падающего стекла… Я со своим мушкетом и топором ничего не мог поделать при разгуле этой огненной стихии. Оставалось поспешить в кают-компанию… Мы должны все отправиться на поиски Дика! Пятнадцатилетний капитан в крайней опасности!..

Немо отбросил в сторону председательский молоток. Раздался стук протяжный и тревожный…

Сын Индии призвал нас к оружию и сам одел через плечо электрическое ружье. Затем он приказал следовать за ним на страницы романа «Пятьсот миллионов бегумы».

Весь этот маневр был проделан почти молниеносно. Небольшая задержка вышла только с багажом Тартарена. Его саквояжи, пледы и коллекцию оружия, а также складную палатку и львиную шкуру пришлось прихватить капитану корвета «Коршун» и Артуру Грэю. Ведь они оба были налегке, только при кортиках и пистолетах.

Призывно зашелестели страницы, и мы очутились в главе третьей одного из лучших произведений Жюля Верна… Но наш сегодняшний председатель не имел точных координат маршрута Дика и открыл книгу наугад. По этой уважительной причине мы попали в Англию, в город Брайтон и прямехонько в здание, где заседал международный научный конгресс. Наши костюмы не произвели особого впечатления на распорядителей, дежуривших в вестибюле, – ведь на конгрессе были представлены многие страны, где сюртуки, смокинги и фраки вовсе не считались признаками высокой учености. Так, перед нами мелькнули бурнусы арабских делегатов и экзотические одежды африканских специалистов.

Заседание уже началось, и нас хотели провести боковым коридором в первый ряд, где как раз имелись свободные места. Кстати, на этом очень настаивал Тартарен, который даже намекнул, что привык сидеть в президиуме. Однако Артур Грэй благоразумно заметил, что мы на страницах неведомого нам романа и нам лучше оставаться незамеченными. Это было настолько убедительно, что капитаны без дальнейших дебатов проследовали в боковую ложу.

Мы явились как раз в тот момент, когда почтенный председатель международного гигиенического конгресса лорд Глендовер позвонил в колокольчик. Его надутая, чопорная фигура неподвижно застыла в нелепой натянутой позе. С необычайной любезностью он предоставил слово доктору Саразену для важного сообщения. Всем своим тоном лорд как бы подчеркивал, что это гораздо важнее, чем доклад Стивенсона из Глазго о воспитании малолетних кретинов, который был заслушан до перерыва.

Немо тихо прошептал, что доктор Саразен – это герой романа «Пятьсот миллионов бегумы». Совершенно естественно, что мы впились в лицо Франсуа Саразена. Ясные живые глаза этого пятидесятилетнего человека серьезно и в то же время приветливо смотрели из-за очков в стальной оправе.

В зале наступила удивительная тишина. Участники конгресса, как и мы, ловили каждое слово доктора…

«– Господа! Я оказался законным наследником огромного капитала… Но нужно ли мне говорить вам, что я в данном случае являюсь не чем иным, как душеприказчиком науки! Этот капитал принадлежит не мне – он принадлежит человечеству, прогрессу…»

В зале звучали одобрительные возгласы, дружные аплодисменты. Все встали. Не скроем, что мы тоже поддались общему восторгу и поднялись со своих кресел, хотя еще не могли понять, что имеет в виду этот удивительный оратор.

«– Господа, мы наблюдаем вокруг много причин болезни, нищеты и смертности. Разве мы не могли бы объединить все силы нашего воображения, чтобы создать проект нового города в соответствии с самыми строгими требованиями науки. Этот город здоровья и благоденствия… может воплотиться в действительность и будет открыт для народов всех стран!..»

Члены конгресса, охваченные восторгом, кричали, пожимали друг другу руки, бросились к доктору, подняли его и торжественно пронесли по всему залу.

Тартарен отбил ладони, аплодируя своему симпатичнейшему земляку, и предложил всем нам ринуться в гущу событий. Он даже высказал предположение, что конгресс закончится грандиознейшим банкетом, где он мог бы играть руководящую роль.

Капитан корвета «Коршун» заметил, что пятнадцатилетнему капитану нечего делать на этом конгрессе… Но Немо в глубокой задумчивости покачал головой, украшенной белоснежной чалмой с пряжкой из крупных изумрудов. Он предложил не спешить с выводами – ведь множество благородных идей было встречено пушечными залпами!.. Эта мысль очень встревожила Робинзона Крузо.

– Клянусь всеми мечтаниями юности, Дик поспешил на те страницы романа, где этот чудесный город построен!.. – сказал он. – Да, да, юноша плывет туда на всех парусах или уже берет швартовы у причала Франсевилля. Могу еще поклясться попутным ветром!

Знаменитого отшельника перебил насмешливый голос Мюнхаузена:

– Довольно клятв, Робинзон! Что-то вы уж слишком быстро воплотили в камне и мраморе мечту симпатичнейшего доктора Саразена. Браво, браво, брависсимо!.. Но хотя это совершенно в моем духе, но и я не взялся бы закончить такое строительство за пять минут. Даже мне никто бы не поверил!

Капитан Немо снова достал из кармана председательский молоток и тихонько постучал по двери ложи, где мы все еще находились… Между тем был объявлен перерыв в заседании конгресса, и зал быстро опустел.

Наш председатель не согласился с Карлом Фридрихом Иеронимом и, к общему удивлению, сообщил, что город Франсевилль уже построен. Чтобы убедиться в этом собственными глазами, достаточно проследовать в одиннадцатую главу романа «Пятьсот миллионов бегумы», на страницу шестьсот сорок восьмую… Быть может, пятнадцатилетний капитан действительно гуляет там возле пирса…

В шуршание страниц ворвался шум океанского прибоя, и мы очутились на одетой в мрамор набережной.

Артур Грэй облокотился на парапет, любуясь мягко набегающими волнами Тихого океана. Под аккомпанемент прибоя прозвучал его взволнованный голос:

– Смотрите!.. Насколько точно в романе описана эта воплощенная в действительность мечта доктора Саразена… Помните?..

«Утопая в зелени олеандров и тамариндовых деревьев город живописно раскинулся… Приветливые белые особнячки, казалось, радушно улыбались; воздух был теплый, небо синело, и море сверкало из-за густой зелени широких бульваров… Путешественника, очутившегося в этом городе, вероятно, поразил бы необыкновенно цветущий вид жителей и какое-то праздничное оживление, царящее на улицах… Но никто не толкался, не раздражался, не слышно было никаких окриков. У всех были довольные, веселые, улыбающиеся лица…»

Мимо нас проходило много гуляющих, молодых и людей почтенного возраста, но больше всего было детей и подростков. Робинзон Крузо заявил, что его удивила прекрасная память капитана Грэя. Но еще больше он был поражен, увидев, что у всех прохожих действительно были довольные, веселые, улыбающиеся лица.

Сидя на своем саквояже, любимец Тараскона горестно вздохнул:

– Довольные?.. Веселые?.. Улыбающиеся?.. Да, да! У всех, кроме вашего Тартарена. Увы, медам и месье, мы до сих пор ничего не знаем о судьбе Дика!..

И толстяк смахнул цветным платком набежавшие слезы.

Внезапно с соседнего балкона прозвучала песенка пятнадцатилетнего капитана:

Мы не успели прийти в себя от неожиданности, как вдруг из глубины бульвара другой мальчишеский голос подхватил песенку:

Мы были в недоумении, потому что песенка звучала то из окон особнячков, то с прибрежной отмели.

Карл Фридрих Иероним, скрестив руки на груди, долго прислушивался к этому необыкновенному концерту, а затем с уверенностью заявил, что нас пытаются обмануть. Это поет вовсе не Дик Сэнд! Какие-то лжецы могли подслушать и похитить его песенку… Но одно ясно и вместе с тем неясно – откуда во Франсевилле знают позывные пятнадцатилетнего капитана? Он был здесь!.. Поборник истины даже предложил Тартарену держать пари и ставил свою шпагу против его львиной шкуры. Но любимец Тараскона уклонился от этого сомнительного предложения и вызвался идти в разведку. Старому следопыту повезло и на сей раз – с боковой аллеи вышли две симпатичные школьницы лет по пятнадцати. Они тихонько напевали все те же знакомые нам на протяжении стольких лет слова:

Тартарен галантно поклонился, снял феску и вложил в ножны выпавший кинжал.

– О мадемуазель! Не откажите в любезности удовлетворить любопытство бывалого путешественника, впервые посетившего ваш город… Откуда вы знаете эту старинную песенку?

Обе школьницы сделали глубокие реверансы и наперебой стали отвечать, что сегодня по этой набережной гулял морячок в зюйдвестке и синем берете с помпоном. Он спрашивал, где дом доктора Саразена, и напевал песенку, которую подхватили все гуляющие. Ведь Франсевилль очень музыкальный город.

Тартарен благодарил от всей души, без конца повторяя:

– О, мерси! Гран мерси! И еще раз мерси, мадемуазель!..

Высокая синеглазая девочка, застенчиво улыбаясь, спросила любимца Тараскона: умеет ли он сам петь?

Этот вопрос не на шутку обидел толстяка. Он перекинул плед через плечо и величественно проскандировал:

– Спро-сите о-бо мне у львов,

Ца-рей пу-стыни ди-кой!..

Услышав стук каблучков убегающих школьниц, Тартарен бросил им вдогонку:

– Куда же вы, мадемуазель?

Издали раздались веселые голоса и смех убегающих девочек:

– В зоологический парк! Спросить у львов! Пардон, мсье!..

Робинзон Крузо дружески похлопал тарасконца по плечу и поблагодарил его за то, что он отвлек внимание девочек. Знаменитый отшельник даже поклялся подзорной трубой, что обнаружил тайный знак Дика Сэнда. И он указал на забор, увешанный афишами, где в углу была нарисована стрела и цифра пятнадцать.

Стало ясно, что стрела указывает путь, по которому шел Дик. Мы торопливо проследовали вдоль забора и вышли к дому на самом берегу Тихого океана… На дверях белоснежного особняка красовалась дощечка – «Доктор Саразен. Прием в любое время».

Из открытого окна второго этажа звучали взволнованные голоса, но было невозможно разобрать ни одного слова, так как морской прибой не умолкал ни на минуту. Однако вскоре все выяснилось, когда Тартарен увидел над мусорной урной еще одну маленькую стрелку с шифром нашего юного друга и извлек на поверхность вчетверо сложенный листок.

Мы уселись на скамейку у самой отмели, и толстяк прочитал нам вслух донесение Дика Сэнда за номером один:

Совершенно секретно!

Клубу знаменитых капитанов

Проникнув на страницы романа «Пятьсот миллионов бегумы», я очутился в прекраснейшем городе Франсевилле. Таких городов я никогда не видел и не слыхал ни о чем подобном. Я отправился в дом доктора Саразена, чтобы выразить ему свое восхищение. Но меня не впустили даже в подъезд. Я сразу понял, что случилось что-то в высшей степени тревожное и опасное. Остановился в растерянности возле забора, где расклеиваются свежие газеты. И вдруг увидел номер «Нью-Йорк Геральд» от восьмого сентября… Все остальное узнаете из передовой статьи. Но нельзя терять ни минуты, и я решил сделать все возможное и даже невозможное, чтобы спасти этот чудо-город. Позволю себе напомнить вам девиз наших друзей-мушкетеров – «Все за одного, один за всех!». Надеюсь на скорую встречу у стен Стального города.

Пятнадцатилетний капитан.

Капитаны столпились у стенда и тут же решили занести в вахтенный журнал клуба самую суть передовой статьи.

«…Мы накануне злодейского покушения на права мирных граждан. Как сообщают из достоверных источников, Штальштадт, собрав мощное вооружение, готовится выступить против французского города Франсевилля, чтобы стереть его с лица земли. Считаем своим долгом довести до сведения всех порядочных и честных людей об этом чудовищном насилии. Жители Франсевилля, не теряя ни минуты, должны принять все меры к обороне».

Честно признаться, до нашего сознания как-то не доходило: кому и зачем понадобилось уничтожить этот прекрасный город?.. На наши вопросы мог ответить только один капитан Немо, и он это отлично понимал… Да, ему было что рассказать о сокровищах бегумы. Прежде всего, он сообщил, что бегума – это титул супруги индийского раджи. Создатель «Наутилуса» был близко знаком с бегумой Гокооль из Раджинара, в провинции Бенгали – вдовой раджи Лукмиссура. Немо часто встречался с этой семьей, когда нашего друга знали в Индии как принца Дакара.

После кончины мужа бегума вышла замуж за командующего армией раджи француза Жан-Жака Ланжеволя. После смерти их обоих все огромное состояние перешло к дальним наследникам. Этими счастливчиками оказались Франсуа Саразен и доктор-профессор Шульце из Германии. Пятьсот двадцать семь миллионов франков золотом!.. Ну, двадцать семь миллионов ушли на нотариусов, посредников и прочих дельцов, примазавшихся к разделу наследства. Но по двести пятьдесят миллионов оба претендента получили полностью. Что сделал Саразен со своей половиной, было у нас перед глазами… Оставалось узнать, что сделал со своими капиталами герр Шульце?..

Прежде всего, мы с удивлением узнали, что этот профессор химии был гораздо более известен своими трудами о различии рас. Шульце выпускал книгу за книгой о германской расе, которая избрана поработить все другие. По его мнению, народы, которые не захотят слиться с потомками тевтонов, должны быть поголовно уничтожены.

По чертежам Шульце выстроен Стальной город – Штальштадт. Это крупнейшее в мире сталелитейное предприятие, на заводах которого, главным образом, отливают пушки новейших систем. Отсюда их поставляют во многие страны Нового и Старого Света, и прежде всего – в Германию. В Штальштадте работают тридцать тысяч рабочих высокой квалификации. Там царит военная организация и дисциплина. Малейшее нарушение правил и распоряжений влечет увольнение, а в серьезных случаях – бесследное исчезновение виновных или подозреваемых лиц. И эта чудовищная фабрика смерти собирается обрушить свое смертоносное оружие на мирный город Франсевилль!

Надо ли говорить, какое негодование охватило всех нас!.. И насколько увеличилось наше беспокойство за судьбу Дика! Первым со скамейки соскочил Тартарен, и с такой решительностью, что кастрюли и кинжалы грозно зазвенели в его саквояже.

– Мы должны выступить! И без всяких промедлений, медам и месье! Но куда? – спрашиваю я. У старого льва есть еще клюв и когти! Где же находится цель, требую ответа я!

Немо сообщил, что, по свидетельству самого Жюля Верна, Штальштадт расположен на территории американского штата Орегон, всего в сорока километрах к зюйду от Франсевилля. Но эти сорок километров – выжженная солнцем каменистая пустыня с малодоступными тропами.

К счастью, нам удалось нанять моторный бот, чтобы проделать большую часть путешествия морским путем. Мы быстро прошли вдоль побережья более тридцати километров и высадились на берегу скалистой бухты. Дальше владелец бота плыть не рискнул… Немо подарил ему на память жемчужное ожерелье для его дочери, что привело бедного моториста в крайнее изумление. Он был так поражен, что даже не мог благодарить… Моторист так и запомнился капитанам с полуоткрытым ртом и руками, цепко сжимавшими драгоценный подарок.

Один за другим члены клуба спрыгнули в воду – ведь бот не мог подойти вплотную к зубчатым утесам. Правда, звезду Тараскона пришлось нести на его пледе, так как он боялся промочить ноги, а насморк был его злейшим врагом, единственным, которого Тартарен боялся не на шутку. По крайней мере толстяк так утверждал…

С высоты прибрежной скалы раздался крик Робинзона Крузо:

– Клянусь сокровищами бегумы, я опять напал на след нашего мальчишки! Вот его стрела и цифра пятнадцать, нацарапанные на камне ножом…

– Не шумите, капитан Крузо! – сухо оборвал его Немо. – Мы почти у предместья Стального города… Путешествие становится опасным!..

Робинзон Крузо предложил, не теряя времени, продолжить наше путешествие в Штальштадт, соблюдая при этом особую осторожность. И мы двинулись в путь индейским шагом, ступая след в след, друг за другом. Впереди шагал знаменитый отшельник, который прокладывал всем нам дорогу своими огромными сапогами из козьих шкур. Ни один самый опытный следопыт не смог бы установить, что по тропинке, прихотливо вьющейся между скалистых холмов, прошел не один, а семь человек!

Менее чем через час впереди замелькали приветливые огоньки одного из пригородов Штальштадта. На улицах не было ни души, но они были ярко освещены. Только возле пивной толпилась группа молодых рабочих, но они так были заняты своими разговорами и соблюдением строгой очереди, что не обратили никакого внимания на идущих гуськом капитанов. Да и мало ли ежедневно прибывало в Стальной город новичков в надежде получить здесь работу в шахтах или в литейных цехах!

Под звуки оркестриона, исполнявшего бравурный марш, мы проследовали мимо пивного бара и очутились на окраине… Отсюда хорошо был виден Стальной город с его тройным кольцом крепостных стен, под защитой которых возвышалось зловещее здание Башни Быка.

Робинзон Крузо показал нам молча рукой на крошечную стрелку с цифрой пятнадцать, нарисованную угольной копотью на водосточной трубе крайнего домика предместья.

Не успели мы взять истинный курс по стрелке пятнадцатилетнего капитана, как вокруг нас началось подлинное столпотворение. Громко завыли сирены… Из домов выбегали люди, вынося свой скарб… По улице промчалось несколько экипажей, заваленных чемоданами и баулами важных господ, очевидно инженеров и мастеров Стального города. За ними бесконечным потоком потянулись тележки, детские коляски, грузовые платформы, в которые вместо лошадей были впряжены дюжие шахтеры и литейщики. И все эти нехитрые транспортные средства были нагружены домашним скарбом жителей предместья, поспешно покидавших владения герра Шульце. Женщины несли на руках маленьких детей, а мужчины и ребята постарше сгибались под тяжестью ручной клади.

Мы остановили владельца кабачка, который катил перед собой большую пивную бочку на колесиках.

Карл Фридрих Иероним спросил его, что все это означает и правда ли, что люди отсюда бегут без оглядки?

– Да, ваша честь, это сущая правда, чтоб не сказать больше, – ответил кабатчик, вытирая рукавом потное одутловатое лицо. – Исчез герр Шульце, а без него никто не может отдать никаких распоряжений. Ведь у него в руках – все, все, что касается Штальштадта. А сейчас мы узнали, что на бирже в Сан-Франциско объявлено о банкротстве фирмы Шульце. Надо бежать отсюда, и чем скорее, тем лучше! Все заводы остановлены, работы нет и не предвидится. И даже некому будет промочить горло кружкой доброго баварского пива в моем заведении. Возвращайтесь обратно, господа. Вы здесь не найдете ни самого хозяина, ни кого-либо, кто мог бы дать вам сведения для ваших газет. Многие репортеры уже убрались ни с чем…

И, махнув нам на прощание рукой, болтливый хозяин кабачка покатил дальше свою бочку.

Капитан Немо быстро оценил обстановку и отметил, что надо еще удостовериться, действительно ли исчез владыка Стального города или это уловка прожженного авантюриста. Не исключено, что все события связаны с появлением в Штальштадте Дика Сэнда. А возможно, что юноша погиб или, во всяком случае, находится в крайней опасности. И капитаны поддержали предложение нашего председателя – во что бы то ни стало проникнуть в Стальной город!

Отбросив все предосторожности, члены клуба уже не шли индейским шагом, а бежали по дороге, ведущей из предместья к Штальштадту. Мюнхаузен несколько вырвался вперед, но споткнулся о камень и чуть не свалился в пропасть. К счастью, его вовремя подхватила могучая рука Робинзона Крузо.

Вскоре перед нами предстало дьявольское создание Шульце. На беззвездном небе смутно вырисовывалась темная громада. Никаких признаков жизни. Безмолвие и мрак. Казалось, будто смерть витает над городом, а черные трубы торчат как обугленные скелеты.

Капитан корвета долго рассматривал Штальштадт в подзорную трубу и, пожимая плечами, сказал:

– Крепостные стены, рвы, укрепления, а за ними фабричные трубы… И нигде ни души…

– Весьма загадочная смесь средневековья и промышленной техники, – в раздумье добавил Артур Грэй. – Это город-завод… или, если хотите, арсенал и крепость. Цитадель Смерти!

Робинзон Крузо стукнул прикладом мушкета по указателю с надписью «Штальштадт» с такой силой, что железный столб покривился набок.

– Довольно рассуждений, капитаны! Ну, хорошо, согласен – цитадель Смерти… Клянусь хорошим абордажем, мы все равно должны туда проникнуть и спасти нашего Дика!

Тартарен в сомнении покачал головой, да так, что черная кисточка его фески долго не могла прийти в спокойное состояние.

– Увы, медам и месье, – со вздохом произнес любимец Тараскона. – Есть вещи, невозможные даже для львов Атласа. Бойницы, решетки… и подъемный мост поднят. Кто его опустит для нас?

Его излияния прервал грохот опускающегося моста. Немо без колебаний первым вступил на мост. За ним, держа оружие наготове, тесной группой двинулись остальные капитаны. Распахнулись тяжелые дубовые ворота, окованные железом, и навстречу непрошеным гостям вышел краснорожий бородач в сером казакине. Он, насколько возможно, склонил свою бычью шею, прежде чем нас приветствовать:

– Высокие господа! Я – личный телохранитель его превосходительства доктора-профессора Шульце. Мое имя Сигимер. Второе доверенное лицо Арминий – погиб. Я здесь остался один. Готов выполнять приказы нового начальства.

– Вы слыхали что-нибудь о пятнадцатилетнем капитане?.. – взволнованно спросил его Артур Грэй.

Бородач в изумлении наморщил лоб:

– Никогда и ничего! И сомневаюсь, чтобы в таком возрасте можно было получить капитанский чин.

– Все бывает на свете, герр Сигимер, – с усмешкой заметил Лемюэль Гулливер. – Особенно в романах Жюля Верна.

Капитан Немо снял с плеча электрическое ружье и приказал великану проводить капитанов в кабинет Шульце. Телохранитель его превосходительства нажал кнопку, открылись стальные ворота, затем несколько массивных металлических дверей. Бородач с поклоном пригласил нас следовать за ним в Башню Быка.

К своему громадному изумлению, мы внезапно попали в девственный тропический лес. Кругом со всех сторон поднималась зеленая чаща – стройные пальмы, широколиственные бананы, причудливой формы кактусы; гибкие лианы, обвиваясь вокруг высоких эвкалиптов, ниспадали гирляндами или пышной, густой завесой.

Всюду пестрели прекрасные невиданные цветы. Сочные ананасы и гуавы зрели рядом с благоухающими апельсинами. Стаи колибри и райских птичек носились над головой, сверкая всеми красками своего роскошного оперения.

Мы спросили нашего провожатого, каким образом здесь, в каменистой пустыне штата Орегон, живут все эти обитатели тропиков?.. Сигимер, немного поколебавшись (очевидно, он боялся выдать какую-то из многочисленных тайн Штальштадта), все же ответил, что совсем близко находятся каменноугольные копи, где происходит постоянное горение. Да, трубы пока что согревают эти открытые оранжереи, хотя ни одного рабочего в копях не осталось. Они удрали, как крысы с тонущего корабля. Никакой истинно германской дисциплины! И как только они пронюхали о крахе фирмы герра Шульце?..

Мы спустились по усыпанной песком аллее к широкой мраморной лестнице с величественной колоннадой. За ней возвышалась тяжелая громада массивного квадратного здания, служившего как бы пьедесталом Башни Быка.

Вслед за Сигимером капитаны прошли в вестибюль, представляющий собой настоящий музей скульптуры. Но нам некогда было разглядывать эти памятники искусства – надо было спешить на свидание с доктором-профессором Шульце, во имя спасения нашего Дика Сэнда.

Мы быстро миновали громадный, обитый красным с золотом зал, затем второй – черный с золотом и, наконец, попали в зеленую с золотом гостиную. И тут перед нами предстало такое странное зрелище, что мы все попятились от удивления…

На столах, на креслах, на полу – всюду валялись нераспечатанные пакеты, письма, депеши, бандероли. Нога тонула в них чуть не по колено.

Общее молчание прервал Карл Фридрих Иероним:

– Ущипните меня… Мне кажется, что я сплю. На полу вместо ковра десятки тысяч каких-то посланий, и ни один конверт не вскрыт! А сколько тут валяется миллионов в ценных бумагах, в векселях, переводах!.. Нет, вы только взгляните, на всей корреспонденции красуется один только адресат – «Его превосходительство доктор-профессор Шульце». Где же скрывается этот банкрот?.. Кажется, придется лично мне взяться за всю эту переписку. Уж я наведу тут полный порядочек за какие-нибудь полчаса! Бывало, в моем фамильном замке в Боденвёрдере входящие письма заваливали большой зал почти до потолка… Одни телеграммы турецкого султана забивали парадный вход, как снежные сугробы. Моя матушка не могла даже утром выходить на прогулку… Но я успевал за полчаса ответить всем своим бесчисленным корреспондентам!..

– У нас нет получаса и даже лишней минуты, любезный Мюнхаузен, – со вздохом произнес Лемюэль Гулливер.

– Где ваш Шульце?.. – покраснев от гнева, вскричал Тартарен. – Даже у морских львов терпение отнюдь не безгранично, мсье Сигимер!

– Герр Сигимер, – сухо поправил его великан. – Прошу с уважением относиться к текущей переписке Стального города. Я и мой покойный друг Арминий имели честь доставлять ее в кабинет хозяина.

Робинзон Крузо взвел курок своего мушкета и приставил дуло к груди рыжебородого гиганта.

– Клянусь выстрелом без осечки, я начинаю уставать от ваших тайн, последний отшельник Штальштадта! Ведите нас к вашему губернатору, властелину, шефу, или как он еще там называется!..

Сигимер спокойно отвел мушкет в сторону. Даже могучие руки Робинзона не могли совладать с его лапищей.

– Неужели вы не догадались, что переписка герра Шульце валяется на полу за отсутствием адресата? Но вы можете сейчас увидеть его превосходительство. Прошу кого-нибудь из господ потянуть вниз эту золоченую подвеску от люстры.

Гулливер, самый высокий среди капитанов, встал на цыпочки и ухватился за массивную золоченую подвеску… Люстра медленно поехала вниз, барельеф на потолке раздвинулся, и из щели беззвучно спустилась вниз легкая стальная лесенка.

– Я предупреждаю – это одно из двух: или ловушка, или западня, – прошептал Мюнхаузен.

Но Немо зажег свой нагрудный фонарь и первым стал взбираться по лесенке. За ним последовали все остальные. Шествие замыкал Сигимер, услужливо захватив громоздкий багаж любимца Тараскона. Вскоре мы очутились в большом круглом зале без дверей и окон.

Карл Фридрих Иероним осмотрелся по сторонам, не скрывая своего удивления:

– Где мы?.. Мне это напоминает чрево одной гигантской рыбы, в котором я совершил одно из своих увлекательных путешествий. Там тоже не было окон и дверей… Как сейчас помню!..

Весьма вероятно, что мы услышали бы множество подробностей о чреве гигантской рыбы, если бы Мюнхаузена не остановил саркастический голос любимца Тараскона:

– Мсье Мюнхаузен, а там был на полу гигантский иллюминатор, откуда освещается этот зал?.. Молочным светом…

Сигимер поправил свой серый казакин и вытянулся во фронт, прежде чем сделать весьма торжественное заявление:

– Кто бы вы ни были, незнакомцы, но сейчас вы узнаете разгадку тайны. Взгляните вниз. Через это толстое стекло…

Мы подошли к смотровому иллюминатору, вделанному в дубовый пол и, опустившись на колени, заглянули в светящийся диск. В ослепительном свете была ясно видна чудовищно увеличенная человеческая фигура, застывшая словно каменное изваяние. Вокруг нее все было усеяно мелкими осколками снаряда.

Мертвую тишину прервал капитан галиота «Секрет» Артур Грэй:

– Ни в Лиссе, ни в Зурбагане я не видал ничего подобного… Внизу какая-то лаборатория… А за столом сидит подобие ледяного истукана.

– Смотрите… в лаборатории все замерзло… реактивы в банках… вода в сосудах… – прошептал Лемюэль Гулливер.

– Клянусь всеми айсбергами Атлантики, я не могу понять – кто этот обледеневший человек? – чересчур громко произнес Робинзон Крузо.

Последний из обитателей Стального города, личный телохранитель его владыки, снова вытянулся во фронт. Его голос звучал торжественно и скорбно:

– Честь имею представить – его превосходительство, доктор-профессор Шульце. Или, вернее, то, что от него сохранилось.

– Вы не знаете, как все это произошло, мсье Сигимер?.. – спросил подавленный всем увиденным Тартарен.

Великан ответил после большой паузы, которая помогла ему справиться со своими чувствами:

– Не мсье, а герр Сигимер. При последнем испытании снаряда, который должен был уничтожить Франсевилль, шеф находился в своей секретной лаборатории. Снаряд от неизвестных мне причин взорвался. Немедленно образовался ядовитый газ, который все заморозил. Это случилось мгновенно. Его превосходительство, застигнутый внезапной смертью, превратился в ледяную статую. После взрыва Стальной город опустел – все разбежались. Позор для истинных германцев!

– А почему вы остались здесь? – испытующе спросил капитан Немо.

Рыжебородого гиганта нисколько не смутил этот вопрос.

– Об этом лучше спросить господина Жюля Верна. Друг ненавистного доктора Саразена Марсель Брукман, побывавший в Штальштадте после катастрофы, незадолго до вас… связал меня, а потом развязал и оставил в мертвом городе. На шестьсот девяносто пятой странице романа. Почему он проявил ко мне такую милость, мне лично неизвестно. Но разве может истинный германец проникнуть в тайники души какого-то эльзасца да еще разведчика, подосланного из Франсевилля!

Артур Грэй приник к огромному глазу иллюминатора, поднялся на ноги и обратился к членам клуба мало присущим ему настойчивым тоном:

– Капитаны! Необходимо узнать, что именно писал Шульце в последние мгновения своей жизни. В его ледяной руке зажато громадное, словно копье, перо… Не писал ли он смертный приговор Дику?.. Отсюда мне не удалось разобрать ни одной строчки.

Любимец Тараскона громко чихнул и накинул на плечи свой полосатый плед.

– Увы, мсье Грэй, проникнуть в лабораторию – это безумие! Тут дело пахнет не насморком, а превращением в айсберг.

Но председатель нашей сегодняшней встречи тут же доказал, что проникать в лабораторию нет никакой надобности, и попросил капитана корвета «Коршун» навести подзорную трубу на письменный стол, за которым застыл навсегда доктор-профессор.

Василий Федорович буквально через минуту разглядел строчки, написанные огромным пером на листке бумаги… Нам оставалось занести в вахтенный журнал самую суть последнего распоряжения повелителя Стального города.

«Распоряжение Б.К.Р.Ц. Операцию провести молниеносно, не отступая ни на йоту от моих указаний. Я хочу, чтобы по истечении пятнадцати дней Франсевилль был превращен в мертвый город и чтобы ни один из его жителей не остался в живых. Я хочу напомнить миру гибель Помпеи и заставить его содрогнуться от ужаса. Позаботьтесь доставить сюда трупы доктора Саразена и Марселя Брукмана. Я хочу их видеть и иметь перед своими глазами. Шульц».

– Не Шульц, а Шульце! – с холодной настойчивостью добавил Сигимер.

Капитан корвета «Коршун» еще раз взглянул в подзорную трубу и высказал предположение, что герр Шульце просто не успел дописать последнюю букву и поставить росчерк. Ведь катастрофа в лаборатории произошла молниеносно.

Но эти подробности мало интересовали Артура Грэя. Он был поражен тем, какие ужасные мысли и планы запечатлело в последнюю минуту перо этого злодея. Да, он погиб в своей берлоге, как и многие тираны и деспоты, замышлявшие стереть с лица земли целые страны и народы.

Робинзон Крузо еще раз обвел глазами засыпанное битым стеклом помещение лаборатории и ее обледеневшие стены.

– Капитаны, я все больше боюсь за Дика, – сказал он тревожно. – Не погиб ли юноша во время взрыва?..

Это предположение опроверг Лемюэль Гулливер. Ведь иначе через иллюминатор была бы видна вторая ледяная фигура.

Капитан Немо в глубоком раздумье заявил, что у нас есть единственный выход – дать задний ход по страницам романа, когда Шульце был еще в расцвете сил. Может быть, Дик остался в одной из начальных глав, пусть в каземате или темнице, но живой!..

Сигимер внезапно оживился, и на его тупом лице появилось какое-то подобие улыбки. Он молитвенно сложил руки и низко поклонился каждому по очереди:

– Господа! Возьмите меня с собой. Мне так хочется вернуться в те счастливые времена…

Но его тут же оборвал Карл Фридрих Иероним. С присущей ему категоричностью суждений он заявил, что нам бы не хотелось вступать в конфликт с автором романа и тем самым погрешить против истины. Он потребовал, чтобы рыжебородый великан напомнил, на какой странице с ним расстался Жюль Верн.

Личный телохранитель герра профессора был настолько вышколен, что не мог вступать в споры с начальством. А ведь ему, конечно, было известно, что Карл Фридрих Иероним имел титул барона. Поэтому он по-солдатски отрапортовал, что автор покинул его на шестьсот девяносто пятой странице, как он уже имел честь докладывать господам офицерам.

Капитан Немо громко скомандовал:

– Н-але-е-во кругом! Ша-гом марш! В караулку Башни Быка!

Сигимер козырнул и, топая сапожищами, стал спускаться вниз по стальному трапу.

Наш председатель достал из нагрудного кармана своего подводного костюма небольшую книгу в старинном переплете и начал ее листать, приговаривая при этом:

– Я захватил из салона «Наутилуса» первое издание романа «Пятьсот миллионов бегумы». Внимание! Сейчас мы проложим курс в главу восьмую – «Пещера Дракона»… В логово живого Шульце!

Тартарен без малейшей тени поспешности стал собирать свой багаж и долго вздыхал, прежде чем высказать отношение к этому маршруту…

– Ах, медам и месье! Я буду с вами совершенно откровенен!.. Мне как-то не очень хочется встречаться с живым Шульце. В замороженном виде… он как-то привлекательнее, ну, насколько это возможно для такого персонажа. И признаюсь честно, мне не нравится название главы. Оно бы не понравилось никому в Тарасконе, особенно в клубе охотников за фуражками… «Пещера Дракона»!.. Бр-р-р… Не предвещает ничего хорошего.

Раздался шелест страниц… Немо широко раскрыл переплет, приглашая нас в главу восьмую… Но что бы нас там ни ожидало, необходимо было спешить на помощь Дику…

И мы дали полный назад по страницам романа…

Через несколько мгновений члены клуба очутились в большом зале нижнего этажа, где на полу стояли ряды продолговатых, цилиндрической формы предметов, которые издали можно было принять за снятые с лафетов пушки. Немо шепотом пояснил, что мы в зале снарядов. Раздался шум гидравлической подъемной машины, и председатель встречи приказал всем спрятаться за рядами огромных цилиндров.

В зал вошел человек лет сорока пяти, довольно грузный. Квадратные плечи свидетельствовали о его крепком телосложении. Редкие, цвета мочалки, волосы на висках и на затылке окаймляли широкую лысину, начинавшуюся от самого лба. Бледно-голубые глаза, лишенные всякого блеска, не выражали ни мысли, ни чувства, но этот тусклый, ничего не выражающий взгляд вызывал неприятное ощущение.

За своим патроном следовал молодой человек весьма привлекательной наружности. В нем чувствовалась большая физическая сила, а его глаза отражали твердость характера и незаурядные умственные способности. Не трудно было догадаться, что грузный человек был доктором-профессором Шульце, но кто был его спутник? Весь его облик как-то не вязался с жестокими обитателями Стального города, такими, как Арминий и Сигимер.

Повелитель Штальштадта был охвачен приступом совершенно несвойственной ему откровенности.

– Итак, вы сейчас узнаете главные тайны нашей фирмы, дорогой Шварц, – сказал он, дружески похлопав тяжелой рукой по плечу своего собеседника.

– Зовите меня просто – Иоганн, – отозвался молодой человек, явно польщенный грубоватой любезностью патрона.

– Итак, дорогой Иоганн, вы только что видели мою чудо-пушку весом в триста тысяч тонн – на Башне Быка. Незабываемое зрелище, не правда ли?.. Да, мой друг и конкурент герр Крупп фон Болен унд Гальбах не создал пока в своем Эссене ничего подобного. А ведь его фирма основана в тысяча восемьсот одиннадцатом году!..

Иоганн Шварц почтительно выслушал всю эту тираду, одновременно внимательно разглядывая огромные цилиндры.

Тартарен тихонько прошептал, с трудом дотянувшись до уха Гулливера:

– Пардон, мсье Лемюэль, я обращаюсь к вашей осведомленности, не говоря уже о глубочайших знаниях и памяти… Кто этот молодой убийца с симпатичным лицом? Он говорит с эльзасским акцентом, а имя и фамилия – Иоганн Шварц. Все это крайне подозрительно, чтобы не сказать больше.

Гулливер зажал рот любимца Тараскона кружевным носовым платком и молча вписал в вахтенный журнал следующие строки:

«Молчите, достопочтенный Тартарен! Больше ни звука. Мы в самой опасной зоне нашего путешествия! Теперь по существу волнующего как вас лично, так и всех ваших коллег вопроса: кто такой этот Иоганн Шварц? И Иоганн ли он, и Шварц ли он – в действительности? Если я не ошибаюсь – это друг доктора Саразена и жених его дочери Марсель Брукман! Можно с уверенностью высказать предположение, что он пробрался в Штальштадт под чужим именем и вошел в доверие к самому герру Шульце».

Мимо капитанов прошли в обнимку герр профессор и его молодой поверенный. Владелец концерна, очевидно, был рад случаю раскрыть все свои тайны молодому талантливому инженеру.

– Итак, милейший Иоганн, совершим маленькую прогулку по залу снарядов… Вот они, перед вами… Это снаряды – ракеты – из стекла, в дубовой обшивке, заряженные под давлением семьдесят две атмосферы жидкой углекислотой. В результате разрыва снаряда температура в окружающей зоне понижается на сто градусов ниже нуля! Всякое живое существо должно неминуемо погибнуть от этой леденящей температуры и от удушья. И при этом раненых не бывает – одни трупы. Ну-с, вам теперь ясен принцип моего изобретения? Искусственно созданный океан чистой углекислоты. Целый океан!.. Фирма Крупп до сих пор не смогла создать ничего подобного! Это мог сделать только доктор-профессор Шульце! Скоро я произведу один опыт, и тогда те, кто сомневается, смогут собственными руками ощупать сотни тысяч трупов, которые мой снаряд уложит на месте! Тринадцатого сентября в одиннадцать часов сорок пять минут вечера Франсевилль исчезнет с лица земли! Его постигнет участь Содома. Я низрину на него пламя с небес.

Молодой инженер был потрясен чудовищными планами стального короля, представшего пред ним во всей своей наготе и жестокости. Только после большой паузы он смог заговорить, причем голос его заметно дрожал:

– Но, ваше превосходительство, ведь жители Франсевилля не сделали вам ничего дурного!

Тонкие губы доктора-профессора раздвинулись, обнажив чудовищные зубы. В этот момент он упивался своей властью над жизнью и смертью сотен тысяч людей. Но ответил холодно и спокойно, как будто речь шла о самых обыкновенных вещах:

– Дорогой мой… Добро, зло, право – все это вещи относительные и весьма условные. В мире нет ничего абсолютного, за исключением великих законов природы. Один из этих законов – борьба за существование – столь же непреложный, как закон всемирного тяготения. Пытаться уклониться от него бессмысленно. Надо жить и действовать так, как он нам диктует. И вот потому-то я и уничтожу доктора Саразена. С помощью моей пушки пятьдесят тысяч германцев без труда отправят на тот свет сто тысяч жалких мечтателей, ибо эта порода обречена на гибель.

Иоганн Шварц понял, что пытаться отговорить герра Шульце от его преступной затеи – дело бесполезное.

Они молча направились в столовую… Капитаны выскользнули из своего укрытия в зале снарядов и бесшумно последовали за ними. Там они нашли для себя новое убежище за огромным шкафом с посудой.

Не успели они занять эту выгодную для наблюдения позицию, как Шульце вернулся и запер дверь в зал снарядов секретным запором.

Он уселся в кресло, спокойно поднес к губам кружку пива и распорядился подать себе новую фарфоровую трубку. Затем он приказал лакею передать, чтобы его личная охрана никуда не уходила.

– Вы серьезно намереваетесь привести в исполнение то, что задумали? – прервал долгое молчание молодой человек, который был только что доверенным стального короля, а теперь почувствовал себя его пленником.

Шульце пристально посмотрел ему в лицо холодным, непроницаемым взглядом, в котором многое было сказано раньше, чем он заговорил:

– Вы, дорогой мой, по-видимому, абсолютно неспособны мыслить логически. Поэтому мне не так уж приходится жалеть, что смерть настигнет вас в таком юном возрасте. Вам хотелось проникнуть в мою тайну, Иоганн Шварц. Ну вот, ваше желание удовлетворено. А теперь вы должны умереть. Могу вам сказать теперь, что ваш предшественник Зоне погиб не от взрыва динамита, а оттого, что он проник в мою тайну. Цель, которую я ставлю перед собой, столь грандиозна, что я не могу рисковать успехом дела из-за таких, можно сказать, ничтожных соображений, как жизнь одного человека – даже такого человека, как вы, чьи умственные способности я высоко ценю.

Шульце позвонил в висячий звонок и приказал появившейся в дверях страже взять Иоганна Шварца под строгий домашний арест.

– Клянусь мушкетом и топором, – тихо промолвил Робинзон Крузо, – нам пора вмешаться в это дело и освободить симпатичного Иоганна Шварца, или Марселя Брукмана, что в общем одно и то же…

– Не надо. Об этом позаботился автор романа. Марсель останется жив и невредим в отличие от герра профессора! – прошептал капитан Немо, выходя из-за посудного шкафа, служившего нам укрытием. За ним последовали все капитаны…

Услышав говор, шаги и звон оружия, владыка Штальштадта потянулся к звонку, но капитан корвета успел обрубить провод своим кортиком.

Вперед выскочил Мюнхаузен и свысока кивнул головой перепуганному стальному королю.

– Учтите, Шульце, что перед вами собственной персоной барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхаузен ауф Боденвёрдер! И лгать в моем присутствии бесполезно.

Тартарен величественно выпрямился, да так, что весь его походный арсенал многозначительно зазвенел:

– Разрешите представиться – губернатор колонии Порт-Тараскон, гроза львов и председатель клуба охотников за фуражками! Прошу иметь в виду, что я вас держу на прицеле двух охотничьих ружей крупного калибра и трех двуствольных пистолетов, не говоря уже о малайском кинжале и турецком ятагане.

Лемюэль Гулливер вытянулся во весь рост. Старинная шляпа с загнутыми тульями делала его еще выше:

– Вовсе не уважаемый Шульце, вам придется иметь дело с нами… Заявляю со всей ответственностью, как главнокомандующий морскими силами его величества императора Лилипутии!

Василий Федорович взял под козырек и представился самым официальным образом:

– Мореплаватель, капитан корвета, совершивший по воле Константина Станюковича кругосветное плавание на моем «Коршуне».

Герой феерии Александра Грина «Алые паруса» уселся на резной дубовый стул напротив стального короля и небрежно бросил:

– Послушайте, герр Чудовище!.. Перед вами Артур Грэй, рыцарь мечты… И защитник всего прекрасного и живого!..

Немо заметил, что все наши звонкие титулы произвели ошеломляющее впечатление на стального короля, и решил окончательно его поразить…

– А я принц Дакар, добрый знакомый бегумы Гокооль и друг ее покойного мужа – раджи Лукмиссура. Весь Штальштадт построен на вашу половину пятисот миллионов бегумы!.. И раджа и его супруга перевернулись бы в гробах, если бы их останки не были сожжены по индийскому обычаю!..

Не слишком гостеприимный хозяин понемногу начал приходить в себя. Во всяком случае, когда он обрел дар речи, его голос звучал ровно и спокойно:

– Весьма польщен таким приятным знакомством, господа… Особенно с его высочеством принцем Дакаром. Я имею удовольствие быть главным персонажем романа «Пятьсот миллионов бегумы» и, несмотря на то что Жюль Верн отнюдь не германец, весьма ему благодарен. Он создал образ доктора-профессора Шульце, достойный удивления и подражания.

Обычное хладнокровие стало покидать командира «Наутилуса». Он с трудом сдержал приступ яростного гнева:

– Меня тоже создал Жюль Верн, меня, капитана Немо, но мы с вами непримиримые враги на всю книжную жизнь!

Стальной король проявил свою склонность к философским рассуждениям:

– И дружба и вражда проходят через всю историю человечества. Мне лично больше нравится вражда, как свойство истинно тевтонского духа. Но все же скажите, кто вы такие? Случайные соседи по библиотечным полкам?.. Путешественники без определенной цели?.. Или компаньоны по какому-нибудь прибыльному предприятию?.. А может, у меня сдают нервы и мне все это чудится?.. Что вам, собственно, угодно, если вы не видения этой беспокойной ночи?

Робинзон Крузо стукнул прикладом мушкета об пол с такой силой, что вся посуда в шкафу задребезжала, а несколько пивных кружек с грохотом попадали на пол. Однако на это никто не обратил внимания, так как громовой голос знаменитого отшельника перекрыл звон стекла:

– Клянусь всеми сокровищами бегумы, мы не тени и не плод вашего безумия, Шульце! Мы члены Клуба знаменитых капитанов… Лично я имею также титул губернатора необитаемого острова, открытого в архипелаге Хуан-Фернандес. Этот остров теперь носит мое имя, имя Робинзона Крузо. Мы требуем, чтобы вы не уклонялись от прямого курса, герр профессор! Где Дик Сэнд?

Владыка Штальштадта весело усмехнулся:

– А-а… этот очаровательный юноша… Несмотря на его дружбу с неграми, я отнесся к нему снисходительно, почти по-отечески… Ведь мы с ним стоим на библиотечных полках в одном переплете, а именно – в восьмом томе сочинений Жюля Верна.

Робинзон подошел вплотную к Шульце и поднял его за воротник сюртука из кресла.

– Клянусь внезапным кораблекрушением, если вы немедленно не скажете, где Дик…

Стальной король с трудом вырвался и, нисколько не обидевшись, примирительно произнес:

– О, эти нервы… Да не трясите мушкетом над моей головой!.. Я весь к вашим услугам. Прошу в лифт, господа…

Он достал из жилетного кармана связку маленьких фигурных ключей и открыл одним из них тайную дверь в стене. Мы с трудом поместились в гидравлическую подъемную машину, причем багаж Тартарена пришлось держать на весу, над нашими головами. Впрочем, эта теснота имела и свою положительную сторону – герр доктор-профессор был окружен таким плотным кольцом, что не мог и помышлять о бегстве.

Лифт остановился. Хозяин нажал каким-то особым, одному ему ведомым движением боковую стенку. Тихо открылась дверь, и мы, к своему удивлению, очутились в секретной лаборатории, которую имели случай наблюдать сверху через смотровой иллюминатор. Но на сей раз Шульце еще не был заморожен, хотя роковой стеклянный цилиндр в дубовой обшивке уже стоял на испытательной установке. Герр профессор сел за свой письменный стол, достал из ящика какие-то бумаги и громадное, словно копье, перо. Робинзон Крузо осмотрелся кругом и, не заметив никаких следов пребывания пятнадцатилетнего капитана в лаборатории, холодно бросил:

– Дика здесь нет и не было!.. Что вы предпочитаете, Шульце?.. Удар прикладом по голове или топор, как у древних тевтонов?

Вместо ответа раздался слабый треск – очевидно, хозяин Штальштадта нажал ногой какую-то тайную пружинку. С потолка мгновенно спустился прозрачный экран, отделивший нас от письменного стола. Сомнений быть не могло – это была пуленепроницаемая завеса. Робинзон со страшной силой бил топором по экрану, но на нем не оставалось даже мелких зазубрин.

Мы были в западне. А Шульце злорадно смеялся:

– Берегите нервную систему, ваше превосходительство губернатор. Ведь с вас берут пример попугай, коза и Пятница. Не правда ли?.. Я попрошу всех господ капитанов поудобнее расположиться на этих диванах и набраться немного терпения. Сейчас многое тайное станет для вас явным…

Мы не тронулись с места и продолжали стоять тесной группой, держа наготове оружие, хотя знали, что бессильны что-либо предпринять.

Владыка Стального города закурил новую фарфоровую трубку. Он нисколько не торопился, видимо наслаждаясь тем, что знаменитые капитаны оказались его пленниками.

Робинзон Крузо, не выдержав, прервал долгое молчание герра профессора:

– Клянусь моим побегом из рабства, я не могу больше оставаться в неведении! Куда вы запрятали нашего друга? Жив он или нет?.. И вообще, долго ли вы намерены держать нас в этой стеклянной клетке?..

– Это зависит только от вас, вернее, от вашего благоразумия… – спокойно и почти любезно ответил стальной король, любуясь синеватыми кольцами табачного дыма. – Вход сюда строжайше запрещен, и все ключи хранятся в потайном кармане моего сюртука. Надеюсь, вы понимаете, какая честь оказана вам, господа, как моим постоянным соседям по книжным полкам?.. Ну-с, такое же внимание было проявлено и к пятнадцатилетнему капитану. Несмотря на его вызывающее поведение, я счел возможным признать это мальчишеской выходкой. Всем нам, господа, было когда-то по пятнадцать лет… Прекрасная пора юности, пора бесплодных надежд и несбыточных мечтаний. Кроме того, повторяю, я не мог сбросить со счетов, что мы с молодым мистером Сэндом стоим на библиотечных полках в одном переплете – в восьмом томе собрания сочинений Жюля Верна. Да, когда живешь в одном переплете, всегда возможны неожиданные встречи героев и какие-то повторения их приключений на страницах соседнего романа. Но поймите меня правильно, господа, я не имел ни малейшего намерения вступать в конфликт с Клубом знаменитых капитанов, столь известным в библиотечном мире.

Капитан Немо подошел вплотную к прозрачной завесе, отделявшей нас от письменного стола владыки Стального города:

– Если это так, герр Шульце, мы хотели бы знать, на каких условиях вы готовы освободить Дика Сэнда, если он действительно жив и невредим, и вернуть его в нашу кают-компанию?

Шульце поднялся из глубокого кресла, застегнул свой сюртук на все пуговицы и церемонно поклонился.

– Очень рад. Теперь я вижу возможность приступить к деловым переговорам. Однако прошу иметь в виду мудрую восточную пословицу: «Войти в дом – дело гостя, но выйти из него – дело хозяина». Я готов провести вас в уютное местечко, где отдыхает сейчас наш общий любимец… Это наша фундаментальная библиотека. Мне хотелось показать Дику Стальной город во всем великолепии, но юношу увлекли книги. Да, верно говорил старик Цицерон: «Дом без книг – что тело без души!»

– Какие гарантии вы от нас потребуете, сударь? – испытующе спросил Артур Грэй.

Непроницаемое лицо герра профессора не отразило даже тени колебания:

– Гарантии?.. О, я не потребую от вас присылки парламентеров с белым флагом, как фельдмаршал Мольтке после битвы при Седане от императора Франции Наполеона Третьего. И даже расписки кровью, как полагалось у древних тевтонов. Для меня вполне достаточно вашего капитанского слова, что вы не причините никакого вреда ни самому Шульце, ни его детищу – Штальштадту.

Капитаны переглянулись. От общего имени выступил капитан корвета «Коршун», опершись на рукоятку кортика.

– Мы принимаем ваши условия, герр профессор. Вы отдаете нам пятнадцатилетнего капитана с тем условием, что члены клуба немедленно покидают ваши владения.

– Даем капитанское слово, что не будем вмешиваться в дела фирмы Шульце. Пусть о вашей судьбе позаботится достопочтенный автор романа «Пятьсот миллионов бегумы». Если я не ошибаюсь, он сумел достоверно рассказать о результатах ваших зловещих планов, – уклончиво добавил Лемюэль Гулливер.

Шульце добродушно кивнул головой в знак полного согласия с этими словами.

– Зловещие планы иногда самые достойные, как должно быть известно вашему превосходительству – главнокомандующему флотом его величества императора Лилипутии. А воля авторов – это непреложный закон для книжных героев. Пусть даже доктор-профессор Шульце погибнет, но у него найдутся единомышленники, продолжатели и наследники во многих странах мира. Ведь литература, как и наука, – это прежде всего великий дар предвидения. Но не будем тратить время на литературные споры. Сделка состоялась, и фирма Шульце приступает к выполнению своих обязательств.

Владыка Стального города снова нажал кнопку под столом. Слабо прозвенела пружинка, и прозрачный экран мгновенно поднялся, скрывшись среди стальных плит потолка.

У всех нас было громадное искушение схватить ненавистного Шульце, но капитанское слово – это верное слово.

Хозяин Штальштадта прикоснулся рукой к одной из плит задней стенки своего кабинета. Она раздвинулась, как театральный занавес. Перед нами открылась широкая стальная лестница, ведущая вниз. Она была ярко освещена электрическим светом, проникавшим через иллюминаторы из молочного стекла.

– Итак, прошу проследовать в нашу фундаментальную библиотеку, – гостеприимно произнес доктор-профессор.

Он первым начал спускаться по лестнице, на ходу нежно погладив высокий снаряд в дубовой обшивке, стоявший на испытательном стенде.

Мы без колебаний последовали за Шульце, на всякий случай незаметно держа его на прицеле своих пистолетов.

Через минуту перед нашими взорами предстало большое книгохранилище. Все его стены были уставлены книжными полками. Они были сплошь заполнены солидными томами в кожаных переплетах с золотым тиснением на корешках. Но главное было не в этом! Яркий молочный свет, струившийся из иллюминаторов в потолке (как и в секретной лаборатории Шульце), освещал продолговатый стол, заваленный газетами и журналами на самых различных языках. А в конце стола на круглом табурете сидел наш дорогой Дик, перелистывая какой-то объемистый атлас… Услышав шорох шагов по стальным ступеням, юноша поднял голову и бросился навстречу членам кают-компании. Изумление, радость, надежда и, не будем скрывать, тревога за нас светились в его глазах.

Мы окружили нашего любимца, и он стал переходить из одних крепких капитанских объятий в другие… Непростительная беспечность со стороны старых морских волков! Ведь в эти радостные мгновения мы совершенно забыли о Шульце, о Стальном городе, а главное, о столь ценимом герром профессором тевтонском коварстве. И были за это жестоко наказаны.

Нас отрезвил уже знакомый нам легкий стук прозрачного экрана, который не могли пробить ни пули, ни холодное оружие… И тут мы услышали громкий смех хозяина концерна. Вдоволь нахохотавшись, он вытер толстые губы носовым платком с изображением гигантской пушки и торжествующим тоном произнес краткую речь. Его слова звучали как приговор, не подлежащий никакому обжалованию:

– Уважаемые господа! У вас будет масса времени для дружеских излияний, восторгов, размышлений и воспоминаний. И ни малейшей надежды на спасение! Считаю приятным долгом сообщить, что ни один читатель не сможет вас взять из этого бронированного каземата. Книжные полки также отлиты из отличной стали, марки заводов Шульце. Желаю приятно провести ближайшие годы. Я хочу, чтобы вы все хорошо поняли, в каком безвыходном положении находитесь… Ауфвидерзеен! Гуд бай! Адье! Чао!.. До свидания или, точнее, прощайте!..

Мы ответили на эту тираду градом пуль, но они отскакивали как горох от прозрачного экрана, не оставляя на нем даже малейшей царапины. Было только одно попадание – тяжелый заряд из мушкета Робинзона Крузо рикошетом сбил феску с головы любимца Тараскона, чем тот впоследствии очень гордился. Ведь все видели, что он участвовал в перестрелке и даже не моргнул глазом при свисте пуль.

Последнее, что мы увидели перед тем, как задвинулась стальная плита, скрывшая лестницу, – была удаляющаяся массивная спина владыки Стального города.

Мы заняли места на высоких табуретах вдоль библиотечного стола, понимая, что в нашем распоряжении слишком мало надежд и слишком много времени.

Только пятнадцатилетний капитан был полон безудержного оптимизма, что, впрочем, часто бывает свойственно юношам его возраста. Он призывал нас не унывать, так как им уже разработано девятнадцать планов побега из стальной библиотеки, ставшей для нас тюрьмой. Но она не должна была стать нашей братской могилой!

Артур Грэй высказал мнение, что девятнадцать планов – это, к сожалению, многовато. В таких случаях лучше один! И не только один, но единственный. Юноше пришлось со вздохом признаться, что единственного у него нет.

Никто из нас не мог придумать, как выбраться из ловушки, в которую нас завлек герр Шульце…

Положение наше казалось далеко не блестящим. Конечно, нас не могло не радовать то немаловажное обстоятельство, что вся капитанская восьмерка была в сборе.

С некоторой искоркой надежды Артур Грэй и капитан корвета «Коршун» осмотрели все книжные полки в надежде найти какой-нибудь роман, герои которого были бы нам ведомы и могли сойти со страниц или, наоборот, пригласить нас в свои кожаные переплеты. Но, как назло, в библиотеке не было ни одного художественного произведения…

Полки были заставлены трудами по химии, высшей математике, сталелитейному делу и пушечному производству. Многотомная история походов Фридриха Барбароссы также не подавала никаких надежд на помощь или хотя бы на сочувствие нашему бедственному положению.

Раздался стук председательского молотка, и мы расположились за продолговатым читальным столом на свою, быть может, последнюю встречу.

Капитан Немо попросил всех высказываться кратко и откровенно. Ведь длинные речи тут мало чем могли помочь. Нужно было дорожить каждой минутой.

– Вряд ли можно долго продержаться в этой стальной пещере, где нет ничего съестного… – произнес Робинзон со вздохом.

Героя романа Даниеля Дефо с напускной веселостью перебил любимец Тараскона:

– Ах, медам и месье! К счастью, у меня в саквояже есть кое-какие запасы – шашлык из верблюжьего горба, индейка по-тарасконски, рагу из молодых осьминогов и еще какая-то мелочь, не то лосиная нога, не то спинка лосося…

Но Тартарена никто не поддержал. Нам было не до еды. А капитан Немо сделал попытку заглянуть в наше недалекое будущее:

– Нам вовсе не угрожает голодная смерть, дорогой Тартарен! Человек может прожить без еды десяток-другой дней. Это запросто доказывают йоги в моей родной Индии. Труднее обойтись без воды. Но перед нами на столе стоят большие графины с водой. Будем надеяться, что она не отравлена по приказу герра Шульце. Главная опасность в другом. Штальштадт стал мертвым городом. Его гальванические батареи скоро иссякнут. Сначала погаснет свет, а потом начнет замерзать отопительная система. Мы можем погибнуть во мраке и холоде.

– Меня это никак не устраивает. То есть совершенно, – пробормотал опешивший толстяк. – Где мой плед? Ой, что это? У меня померкло в глазах…

К величайшему сожалению, это не было ошибкой или фантазией капитана Тартарена. Молочный свет, струившийся из иллюминаторов в потолке, стал заметно слабеть… В библиотеке стало полутемно, а табуретки, книжные шкафы, да и мы сами стали отбрасывать какие-то причудливые тени.

Только Карл Фридрих Иероним взирал на меркнувший свет совершенно равнодушно. Он медленно поправлял завитки своего напудренного парика, что у него всегда было вернейшим признаком глубокого раздумья. И когда он заговорил, его голос прозвучал в стальном каземате с присущей ему непринужденностью:

– Не будем уклоняться от истины, капитаны! Безвыходных положений не бывает, во всяком случае для моих читателей и поклонников. Пока вы тут готовились замерзнуть в темноте, у меня созрел план побега. Единственный!

– Что вы предлагаете, Мюнхаузен? Подкоп?.. Клянусь киркой и лопатой, на это уйдут годы… – уныло ответил Робинзон.

– Даже столетия не хватит! Все кругом зашито толстой броней, – невесело усмехнулся Артур Грэй.

– Вы говорите столетия? Достаточно двух минут! Дайте дорогу полету фантазии, и я выведу вас на чистую воду. Ну, конечно, не в переносном смысле, а в самом прямом! Документальном! Фактическом! И даже научном!.. – все более распалялся поборник истины.

Между тем в библиотеке уже сгустилась тьма. Пришлось капитану Немо зажечь свой подводный фонарь.

– Что же вы все-таки предлагаете, Карл Фридрих Иероним?.. – в отчаянии спросил Тартарен. – Неужели ваша фантазия…

К сожалению, последние страницы этой клеенчатой тетради были размыты морской водой.

Слушали:

Шестьдесят четвертую клеенчатую тетрадь под кодовым названием «Коварное соседство».

Постановили:

Пункт 1 – Знаменитые капитаны не могли погибнуть.

Особое мнение Маруси Кольцовой – Могли!

Пункт 2 – Поручить действительному члену кружка Василию Новикову попытаться расшифровать размытые страницы.

Староста Сережа Березов

При помощи некоторых химических реактивов и большой лупы мне удалось кое-что разобрать:

«Баллистика… страницы книги… пушки… полет на ядрах…» Очевидно, верхом, как в историях Эриха Распэ. Возможно, что капитанам удалось спастись.

Василий Новиков

Баллистика – от греческого слова – бросаю. Артиллерийская наука, исследующая законы движения снарядов, мин, ядер, ракет и т. д. Начало баллистики как науки связано с именами таких корифеев научной мысли, как Галилей и Ньютон.

Можно допустить, что капитаны воспользовались какими-то снарядами или ядрами для возвращения в кают-компанию клуба. Это так же вероятно и так же невероятно, как и все, что занесено в вахтенные журналы знаменитых капитанов.

Афанасий Петрович