"Жан-Луи Кюртис. Молодожены [love]" - читать интересную книгу автора

хозяин положения... Итак, в день нашей свадьбы все шло почти как по маслу
главным образом благодаря Веронике, ее удивительному искусству всем
руководить, ни на секунду не переставая при этом быть скромной и прилично
случаю взволнованной невестой. Да, все шло почти как по маслу, почти так,
как обычно представляют себе "прекрасную" свадьбу в нашей среде - скажем, в
среде просвещенных, свободомыслящих обывателей, у которых есть четкое
представление о том, как все это должно происходить, одним словом, у
обывателей, ограниченных в средствах, но не пахнущих нафталином. Однако
следует признать, что высшего шика не было. Что до моих - семья у нас
скромная, безо всяких претензий, - то они были всем довольны, даже слегка
подавлены суматошной пышностью церемонии. У ее же родни, у которой гонора
куда больше, я засек несколько чуть заметных кисловатых улыбок. Денежные
траты, потребовавшие от обеих семей предельного напряжения, были нацелены
главным образом на туалет и драгоценности невесты. Платье было сшито
достаточно знаменитым портным. Фотография Вероники могла бы украсить обложку
любого женского журнала ценою в полтора франка, а может быть, даже - чем
черт не шутит, - и "Вог" или "Вотр ботэ" [самые дорогие и известные журналы
мод]. А это значит... Мы из кожи вон лезли. Обе семьи выложились до
предела... Видит бог, все могло быть и хуже. Тучками, омрачившими в этот
день небосвод, были решительно неудавшееся рагу из куропаток и тетя Мирей.
_Моя_ тетя Мирей. Вот уже больше шестидесяти лет она - родная сестра моего
отца и больше двадцати - крест нашей семьи. Тетя Мирей - девица, и теперь
уже мало шансов, что она изменит свое семейное положение. Ее вкус по части
одежды вызывал у нас в семье жаркие споры. В свадебном кортеже она
привлекала всеобщее внимание, потому что была в немыслимом оранжевом платье
с воланами, которое делало ее невероятно похожей на гигантского лангуста.
Увидев тетю Мирей, Вероника побледнела как полотно. Их отношения и без того
были натянутыми. А к концу обеда, когда тетя Мирей под действием сотерна
предалась необузданному веселью, ситуация стала просто катастрофической. Ее
"серебристый" смех гремел, заглушая разговоры за столом, а несколько раз
звучал столь гомерически, что все общество едва не замолкло. Я видел, каким
убийственным огнем вспыхивали глаза Вероники. Меня словно пытали на дыбе.
Думаю, что моих родителей тоже. И все-таки ожидаемой катастрофы не
произошло, хотя готов биться об заклад, что мы ходили по самому краю
пропасти. И только после того, как обед был закончен и молодые гости
предложили "закатиться" куда-нибудь на вечер и настояли, чтобы мы, Вероника
и я, пошли вместе с ними, благо наш поезд уходил только в 23 часа 30 минут,
- только тогда Вероника сорвалась. Впрочем, ничто этого не предвещало. Мы
вышли на улицу - человек шесть более или менее молодых людей. Началась
обычная бодяга: не знали, куда идти, ни на одном кабаке не могли
остановиться, и все эти переговоры велись искусственно-оживленным тоном, еще
больше подчеркнутым идиотскими шуточками... И вдруг Вероника расплакалась.
Это длилось недолго - несколько раз всхлипнула и тут же взяла себя в руки.
Девушки захлопотали вокруг нее, я же сделал то, что от меня все ждали: обнял
"мою жену" за плечи и стал шепотом ее успокаивать. Эту маленькую вспышку
объяснили нервозностью и усталостью, напряжением этого дня. Однако я
подозревал (собственно говоря, я был в этом уверен), что причиной слез была
не усталость, а горечь: несмотря на дорогое платье от знаменитого портного,
весь этот день был для Вероники полон разочарований: не слишком удавшийся
обед, недостаточно элегантные подружки, не очень-то представительные мои