"Роальд Даль. Nunc dimittis" - читать интересную книгу автора

Дэдхэм", "Гору Сент-Виктуар", "Кукурузное поле в Арле", "Таитянку", "Портрет
госпожи Сезан". И от стен, на которых развешаны эти чудеса, исходит какое-то
великолепие, едва заметный золотистый свет, некое неуловимое излучение
роскоши, среди которой он живет, двигается, предается веселью с лукавой
беспечностью, доведенной почти до совершенства.
Он закоренелый холостяк и, кажется, никогда не позволяет себе увлечься
женщинами, которые его окружают и которые так горячо его любят. Очень может
быть - и на это вы, возможно, обратили уже внимание, а может, и нет еще, -
что где-то в нем скрывается разочарование, неудовлетворенность, сожаление.
Даже некое помрачение ума.
Не думаю, что мне нужно еще что-либо говорить. Я и без того был слишком
откровенен. Вы меня уже достаточно хорошо знаете, чтобы судить обо мне по
справедливости и - осмелюсь ли я надеяться на это? - посочувствовать мне
после того, как выслушаете мой рассказ. Вы даже можете прийти к заключению,
что большую часть вины за случившееся следует возложить не на меня, а на
некую даму, которую зовут Глэдис Понсонби. В конце концов, именно из-за нее
все и началось. Если бы я не провожал Глэдис Понсонби домой в тот вечер,
почти полгода назад, и если бы она не говорила обо мне столь откровенно
некоторые вещи кое-кому из своих знакомых, тогда это трагическое
происшествие никогда бы и не имело места.
Если я хорошо помню, это произошло в декабре прошлого года; я обедал с
четой Ашенденов в их чудесном доме, который обращен фасадом на южную границу
Рид-жентс-парк. Там было довольно много народу, но Глэдис Понсонби, сидевшая
рядом со мной, была единственной дамой, пришедшей без спутника. И когда
настало время уходить, я, естественно, предложил проводить ее до дома. Она
согласилась, и мы отправились в моем автомобиле;
но, к несчастью, когда мы прибыли к ней, она настояла на том, чтобы я
зашел к ней в дом и выпил, как она выразилась, "на дорожку". Мне не хотелось
показаться чопорным, поэтому я последовал за ней.
Глэдис Понсонби весьма невысокая женщина, ростом явно не выше четырех
футов и девяти или десяти дюймов, а может, и того меньше; она из тех
крошечных человечков, находиться рядом с которыми - значит испытывать такое
чувство, будто стоишь на стуле. Она вдова, моложе меня на несколько лет -
ей, наверно, пятьдесят три или пятьдесят четыре года, и возможно, что
тридцать лег назад она была весьма соблазнительной штучкой. Но теперь кожа
на ее лице обвисла, сморщилась, и ничего особенного она собою не
представляет. Индивидуальные черты лица - глаза, нос, рот, подбородок - все
это погребено в складках жира, скопившегося вокруг сморщенного лица, и всего
перечисленного попросту не замечаешь. Кроме, пожалуй, рта, который
напоминает мне - не могу удержаться от сравнения - рот лосося.
Когда она в гостиной наливала мне бренди, я обратил внимание на то, что
у нее чуть-чуть дрожат руки. Дама устала, решил я про себя, поэтому мне не
следует долго задерживаться. Мы сели на диван и какое-то время обсуждали
вечер у Ашенденов и их гостей. Наконец я поднялся.
- Сядь, Лайонель, - сказала она. - Выпей еще бренди.
- Нет, мне правда уже пора.
- Сядь и не будь таким чопорным. Я, пожалуй, выпью еще, а ты хотя бы
просто посиди со мной.
Я смотрел, как эта крошечная женщина подошла к буфету и, слегка
покачиваясь, принесла стакан, сжимая его в обеих руках, точно это было