"Владимир Даль. Двухаршинный нос " - читать интересную книгу автора

вилы и пошел сам, говорит: "Вилы как не сменить на государево ружье; пойду
сам и никого не затрону, не опасайтесь". Ну, и пошел; живет себе, ничего,
служит - не тужит; он прошлого года писал домой, так пишет, что, благодаря
бога, жить можно на свете. Оно и точно, сударь, можно, поколя господь грехам
терпит.
- Ты помянул, однако ж, про двух покойников, которых возил, а рассказал
только про одного: какой же такой был у тебя другой?
- А другой, батюшка Парии, был вот какой: на маслене посадил я под
качелями двоих плотников, что ли, каких-то, и везти было их в Ямскую. Оба
они, правда, хмельны были, а один так уж и вовсе ноги волок. Товарищ втащил
его, уселись, поехали. В Чернышевом переулке вдруг что-то у меня развалились
седоки, а сидели было сперва смирно; я оглянулся: один глаза под лоб
закатил, а другой, соскочив с саней, да давай бог ноги, - видно, со страху и
хмель прошел, - так по Садовой и пустился. Гнаться мне за ним нельзя, а
испугавшись беды, я остановил лошадь, поглядел на товарища его - ничего,
мол, бог милостив, видно больно хмелен, отойдет. Усадив его кой-как в сани,
я скорее до места; там ребята обступили, как стал я доспрашиваться, где тут
плотники живут. Посмотрели они на седока моего, который уж весь под полсть
съехал, узнали его в лицо. "Это, говорят, Гришка, вон он где стоит, там у
него и хозяйка". Привожу туда и спрашиваю Гришкину хозяйку; она было вышла,
да как поглядела на него, как увидела,, что неживой, а уж он у меня и помер
в санях, так и откинулась: не принимает, да и только, хоть ты что хошь
делай. "На что его мне, говорит, ты, коли извозчик, так живых вози, а не
мертвых".
Я туда, сюда, парод собрался, кричат, день же праздничный, кто говорит
ей: "Прими, дура, ведь твой"; кто кричит: "Не принимай, беда будет". Бился,
бился: нечего делать, повез в часть... Видно, такая моя доля! Наплакался я и
этот раз, и другу и недругу закажу покойников возить: "Найди, говорят, да
поставь нам товарища его"; так где же я его возьму? "Уж коли вы, господа, не
отыщете его, так нашему-то брату где ж его взять? Ведь я посадил его на
улице, хлеба-соли с ним не важивал, паспорта его не прописывал и на уме его
не бывал, не знаю, куда он повернул из Садовой да куда удрал"; так нет,
говорят, подай: "Покуда его не найдем, и тебя не отпустим". Лошадь же моя
была хозяйская, так хозяин и хлопотал; подержали с месяц и выпустили.
А вот, барин, помянул я про паспорт, а вы про все расспрашиваете, так к
пиву едется, а к слову молвится, - к слову пришлось рассказать вам: вот за
паспорт притча была со мной, так, чай, сколько свет стоит, ни с кем этого не
бывало. Слыхали ль вы когда, чтоб у нашего брата был нос не по чину, в
маховую сажень? Ну, так вот я же вам расскажу: диво, ей-богу, да и только!
Дело это было уж годов тому семь. Я оброк уплатил вперед за год, бог
пособил, а у нас без этого не пускают; либо по третям вноси, так и билет на
четыре месяца выдадут. Вот я и взял паспорт годовой и пошел, ни о чем не
горюя. В те поры поднялись мы, человек пять, сколотившись деньжонками, в
извоз; товар клали недалече ох себя, а везти было в Москву. В одном
городишке - и на город-то не похож, хуже иной деревни - пошел один из наших
прописать паспорты, и, видно, прописывали по строгости, что недавно, вишь,
наслан был новый городничий, а старого сменили; приходит - все ничего, и не
впервые уж прописывались, даже не раз становые и прочее начальство глядели.
Ну, известно, не без того, за прописку возьмут с тебя и отпустят; а тут вот
какая притча сталась: