"Д.С.Данин. Нильс Бор " - читать интересную книгу автора

Какая это была удача, что в Копенгагене тогда оказался Хансен! Бору уже
и в молодости крайне нужно было, вышагивая, вслух обговаривать пониманье
вещей. Кроме пространства, нужен был достойный партнер. Критик. Знаток.
Скептик. Всего лучше -- един в трех лицах. И притом -- сочувственная душа. В
Манчестере 12-го года судьба послала ему на несколько недель радиохимика
Хевеши, в Копенгагене 13-го года -- на несколько встреч -- спектроскописта
Хансена.
7
Почему он не написал тогда сразу письма Резерфорду? Ему бы следовало
раскаяться в признании, сделанном каких-нибудь десять дней назад, 31 января:
"Я вообще не занимаюсь проблемой вычисления частот, соответствующих линиям в
видимом спектре". Право, следовало безотлагательно сообщить Папе, что
теперь-то уж планетарный атом наверняка спасен!
Было видно: устойчивость достигалась сама собой. Обнаруживая воочию
существование прерывистой череды стационарных состояний атома, спектры
показывали, что есть среди этих состояний одно особое: состояние с
НАИМЕНЬШЕЙ энергией. Оно -- как первый этаж в современном небоскребе на
бетонных сваях, придуманных Ле Корбюзье: все этажи похожи, но первый есть
первый, ниже -- земля. Среди орбит электрона есть первая. Ниже -- ядро. И, к
великому недоумению классической физики, ниже электрону уже нельзя
поселиться. Так между О и 1 уже не поместить никакого целого числа. С этой
нижней орбиты электрону некуда падать. И потому он может вращаться на ней
БЕССРОЧНО.
Это и было то состояние атома, какое Бор искал с самого начала:
естественное или ОСНОВНОЕ! Радиус первой электронной орбиты и задавал

нормальный размер атома.
...Узоры на крыльях бабочек все-таки навели на след
фундаментальных закономерностей природы. В подоплеке несомненной
устойчивости окружающего мира проявились квантовые черты с их непонятной
пунктирностью. Словно азбукой Морзе -- точками и тире -- сообщали о себе
глубины материи.
К уже привычной дробности вещества (Левкипп и Демократ) и к еще
непривычной зернистости излучения (Планк и Эйнштейн) теперь прибавилась
прерывистость в физических процессах: квантовые скачки по энергетической
лестнице в атоме. У них были начало и конец, но не наблюдалось истории --
никакого членения на подробности!
Может быть, потому Бор и не написал Резерфорду сразу, что тотчас
почувствовал, какое ОГРОМНОЕ И НЕПРЕДВИДЕННОЕ РАСШИРЕНИЕ НАШЕГО ПОНИМАНИЯ
ВЕЩЕЙ скрывалось за этой новостью? Перед столь полным разрывом с
классической философией природы смутился бы и Эйнштейн. Впрочем,
сослагательное "бы" можно опустить: к тому времени это уже произошло в его
жизни, хотя в феврале 13-го года не было известно никому.
...Пройдет восемь месяцев, и Дьердь Хевеши в двух письмах перескажет
откровенное признание Эйнштейна по этому поводу. В письме Бору: "Он
рассказал мне" что много лет назад у него были очень похожие идеи, но де
нашлось мужества их развить". В письме Резерфорду: "Он сказал мне, что
однажды пришел к подобным идеям, но не осмелился их опубликовать".
Эйнштейн поделится этим признаньем с Хевеши в сентябре -- через два
месяца после опубликования первой части Трилогии Бора. И добавит ("его
большие глаза стали еще больше"): "...Это одно из величайших открытий".