"Дмитрий Данилов. Гвардеец (Оболганная эпоха)" - читать интересную книгу автора

благородного сословия) владели тремя-четырьмя языками. Можно сказать, это
было нормой. Солдаты, слушая, как он коверкает слова, валялись от хохота, но
Карл ежедневно практиковался и улучшал речь не по дням, а по часам.
Случались дни, когда мы вдвоем вели на русском продолжительные беседы.
Общаться с другими узникам запрещалось, однако, поскольку Фалалеев
назначил обыкновенный режим ожидания, разрешались визиты родственников,
передачи с воли продуктами или деньгами. Более того, состоятельные
заключенные позволяли себе заказывать обеды в расположенной неподалеку
австерии[7].
Увы, последние наши деньги пропали сразу же после ареста, бесполезно
даже заикаться о том, чтобы их вернули. Карл, впрочем, сильно не огорчался.
С его слов следовало, что мы порядком издержались во время долгой дороги к
Санкт-Петербургу, так что в кошельках находилось несколько жалких медяков.
Главной проблемой стала кормежка. На содержание арестованных казна
отпускала две, в лучшем случае, три копейки в сутки. На эти деньги надо было
покупать продукты, дрова, свечи, а цены в Питере, где почти все привозное,
не отличались умеренностью. На одну копейку на рынке можно купить фунт
плохонького мяса, попросту говоря костей. К тому же, выплата средств
производилась с изрядной задержкой, так что скоро замаячила перспектива
голода.
- Вот что, хозяева, - сказал однажды Петров, - если хотите жрать,
придется кому-то из вас отправиться за город христарадничать.
- Что значит за город? - не понял я.
Смысл последней фразы понятен без разъяснений.
- Из крепости выйти, - спокойно пояснил солдат. - Под конвоем, конечно.
Будете милостыню просить, иначе скоро у вас кишка на кишке плясать будет. Мы
кормить постоянно не могем. Никаких порционов не хватит на эдакую ораву.
Меня передернуло. Понятно, что голод не тетка, но собирать милостыню...
Я и раньше не мог представить себе, что смог бы опуститься до такого.
Слишком унизительно, даже для меня, циничного и наглого уроженца двадцать
первого века. И та часть, что, возможно, принадлежала настоящему Дитриху,
сразу запротестовала.
- Я лучше умру, - вырвалось у меня.
- В том то и дело, что умрете, ежели кушать как положено перестанете,-
покосился Петров. - После пыток нутро мясца просит, чтобы все хорошо
срасталось, а у вас даже круп и тех не осталось.
- Все равно, - сказал я, не вставая с сена.
Дела вроде шли на поправку. Хотя скованность движений не исчезла,
простейшие манипуляции я уже мог проделывать без помощи Карла. Стоит
отметить, что юноша очень помог мне в это время. Такой самоотверженной
отдачи, доброты и самопожертвования от в сущности парнишки я не ожидал. Вот
только отблагодарить нечем.
Карл тоже отказался от похода за милостыней.
- Воля ваша, - вздохнул Петров.
На следующий день в мисках плескалась прозрачная жижа, больше
походившая на кипяченую воду, нежели на суп. Я зачерпнул ложку, попробовал и
скривился. Действительно, кипяток, разве что на дне лежало несколько
разварившихся крупинок, да на поверхности плавали непонятные травинки.
- Это есть невозможно, - Карл тоже отодвинул свою плошку в сторону. - Я
обычно не привередлив, но это не еда.