"Софрон Петрович Данилов. Бьется сердце (Роман) " - читать интересную книгу автораБелые отца с матерью порешили... Каландаришвили я не уберёг, второго отца
своего... И вот Семён... И Ааныс, самое моё дорогое... Ну, а для жизни что сделал? - спрашиваю сам себя. Да почти ничего. Один школьный класс - и тот не довёл... Вот уеду завтра, а для ребят надолго - пока-то новый учитель сыщется! - прощай школа, прощай мечты, которыми ты сам же смутил ребячьи души... Всеволод Николаевич повёл рукой перед собой, словно отметая что-то. - Нет, не высказать, что передумал я в тот вечер. Слов таких не сыщешь. Но одна мысль, которая неожиданно пришла тогда, и сейчас ещё всё кажется мне важной. "Да, завтра я уеду, - думал я. - Так повернулась моя судьба. Но ведь и у двадцати моих ребят, учеников, с этим отъездом что-то в судьбах круто изменится, пойдёт не так, как могло..." Майя, Ланочка, мы здесь все трое учителя. - Всеволод Николаевич повернулся к женщинам, под его большим и грузным телом креслице заскрипело. - Вам, без сомнения, хорошо знакомо это чувство. С него, собственно, и начинается педагог. Вдруг пронизывает оно тебя всего: ты педагог, и в твоих руках человеческие жизни. От тебя лично зависит, куда эти жизни повернуть - и у этого мальчишки, и у этой девчонки... Понятно, к каждому это чувство приходит по-своему и в свой срок. Но до меня оно по-настоящему дошло в такой вот невероятный час - на кладбище... "Нет! - сказал я тогда себе. - Не надо больше никаких других мыслей. Одну себе мысль оставь - про Сашку. Уезжай без малейших сомнений!" Тут слышу хруст шагов, кто-то бродит по кладбищу. Несколько тёмных фигур в сумерках. Один держит на плече что-то похожее на деревянную лопату. Тени переминаются в нерешительности. "Это мы, учитель", - отвечает мне голос Тихона, старшего нашего. Подходят. Все мои школьники. "Зачем вы здесь? Почему с лопатой?" "Это не лопата... Это флаг из школы". "Знамя Кымова", - тихо говорит девочка. И снова замолкли. Потом один спрашивает: "Учитель, ты правда хочешь уехать?" "Правда". Опять стихли. Похрустывают снегом. "А мы за Сашенькой могли бы все вместе смотреть", - говорит тот же девичий голосок, чуть слышный от робости. Постояли, пошли прочь - медленно так. У кладбищенской ограды приостановились. "Болот Николаевич! - это Тихон кричит. - Школы теперь не будет... Можно я знамя Кымова возьму?" "Возьми", - отвечаю. И даже руками за лицо схватился, за свой перебинтованный лоб. Хлестнул, показалось, этим словом самого себя наотмашь! "Возьмите, - сказал. - Забирайте всё, что осталось от Семёна, мне теперь не нужно. Всё, что осталось от наших с Аннушкой мечтаний. От дней, когда под этим самым знаменем поклялся..." Впрочем, тут уж философия пошла. О минуте, которой целая жизнь обязана. О том, знаете, что есть среди многих правда - одна главная, все себе подчиняющая. Не стану об этом, не ради морали рассказывал. Да, собственно, мой рассказ уже исчерпан. Вы, Майечка, спросили, было ли нам в |
|
|