"Альфонс Доде. Бессмертный" - читать интересную книгу автора

старость которого является предметом восхищения всего дворца Мазарини.
Известно, с каким благородным бескорыстием Леонар Астье, призванный
своим другом и коллегой г-ном Тьером к исполнению обязанностей архивариуса
министерства иностранных дел, через несколько лет (в 1878 г.) отказался от
этой должности, не желая подчинять свое перо и беспристрастное суждение
историка требованиям современных правителей. Но и лишенный дорогих его
сердцу архивов, писатель сумел использовать свои досуги. В течение двух
лет он выпустил три последних тома своего фундаментального труда и готовит
к печати монографию "Новое о Галилее" на основании весьма любопытных и
доселе не опубликованных документов. Все произведения Астье-Рею находятся
в продаже у Пти-Секара, книгопродавца Академии".


Поскольку издатель "Словаря знаменитостей" предоставляет каждому
заинтересованному лицу самому рассказать о себе, полная достоверность этих
биографических данных не подлежит ни малейшему сомнению. Но для чего было
писать, что Леонар Астье-Рею сам отказался от должности архивариуса, когда
решительно всем известно, что его сместили, рассчитали, как лакея, за
опрометчивую фразу, случайно вырвавшуюся у этого историка Орлеанского дома
(том V, с.327): "Тогда, как и в настоящее время, Францию захлестнула волна
демагогии..."
И куда только может завести метафора! Оклад в двенадцать тысяч франков,
квартира на набережной Орсе, отопление, освещение, не говоря уже о
богатейшей сокровищнице исторических документов, где зародились его книги,
- все это унесла за собой "волна демагогии", его волна! Несчастный ученый
был безутешен. Даже по прошествии двух лет сожаление о былом благополучии,
о почестях, связанных с утраченной должностью, все так же терзало его
душу, особенно остро в некоторые дни недели, в некоторые числа месяца и
главным образом в дни Гейседра.
Тейседр был просто-напросто полотер. С незапамятных времен являлся он в
дом по средам, и в тот же день после обеда г-жа Астье принимала гостей в
рабочем кабинете мужа, единственной приличной комнате во всей квартире на
четвертом этаже дома по Бонской улице - некогда роскошных, но крайне
неудобных апартаментах с высокими потолками. Можно себе представить, какое
беспокойство причиняли эти среды знаменитому историку, повторяясь из
недели в неделю и отрывая его от кропотливой, строго размеренной работы.
Он возненавидел полотера, своего земляка, с желтым лицом, жестким и
плоским, под стать его кругу воска, - этого Тейседра, который под
предлогом, что он из Риома, тогда как "гошподин Аштье вшего иш Шованья",
толкал без всякого почтения тяжелый стол, заваленный тетрадями, заметками
и докладами, и гонял ученого мужа из комнаты в комнату, заставляя его
забираться на антресоли, надстроенные над кабинетом, где, несмотря на свой
небольшой рост, Астье принужден был сохранять сидячее положение. В эту
каморку, все убранство которой состояло из ветхого, обитого штофом кресла,
старого ломберного стола и шкафчика для дел, свет проникал со двора через
верхнюю часть большого сводчатого окна в кабинете ученого. В стене
получалось нечто вроде двери, какие бывают в оранжереях, - низенькой и
застекленной, сквозь которую был виден с головы до ног историк,
согнувшийся в три погибели над работой, точно кардинал Ла-Балю (*3) в
своей клетке. Здесь сидел он однажды утром, не отрывая глаз от какой-то