"Альфонс Доде. Бессмертный" - читать интересную книгу автора

преуспевающего художника, он в то же время рассчитывал, что этот особняк
будет приносить ему доход.
К несчастью, доходные дома не всегда легко сдаются, а образ жизни
молодого архитектора - пара лошадей в конюшне (одна упряжная, другая
верховая), клуб, светские обязанности и сильная задержка платежей - лишал
его возможности выжидать. К тому же старик Астье неожиданно заявил, что
впредь ничего не будет давать Полю, и старания матери что-либо сделать или
сказать в защиту нежно любимого сына наталкивались на непоколебимое
решение, на упорное сопротивление ее воле, которой прежде все в доме
подчинялось. С тех пор завязалась непрекращавшаяся борьба: мать хитрила,
плутовала в расходах, как нерадивый управляющий, лишь бы не отказать в
деньгах сыну. Леонар же, подозревая ее и защищая свои интересы, проверял
каждый счет. В этих унизительных столкновениях жена, будучи более
утонченной натурой, сдавалась первая, и только мысль, что Поль доведен до
крайности, заставила ее решиться на новую попытку.
Войдя в столовую, длинную, унылую комнату, куда свет едва проникал
сквозь узкие высокие окна, к которым вели две ступеньки (до того как они
сюда переехали, здесь помещалась трапезная для духовных особ), г-жа Астье
застала своего мужа за столом; он, видимо, был чем-то озабочен и даже
рассержен. Обычно за едой мэтру не изменяли благодушное настроение и
аппетит, и его крепким, как у горной собаки, зубам не могли противостоять
ни черствый хлеб, ни жесткое мясо, ни невзгоды, которыми приправлен каждый
день нашей жизни.
"Должно быть, из-за Тейседра", - подумала г-жа Астье и, шурша платьем,
надетым для приема, села на свое место, несколько удивленная, что не
слышит от мужа комплиментов своему наряду - в сущности, весьма жалкому, -
которыми он неизменно встречал ее по средам. Рассчитывая, что дурное
настроение мэтра рассеется с первым же глотком, она выжидала, готовясь
начать атаку. Но Леонар, хотя и уплетал все, что ему подавали, распалялся
все больше: и вино отзывало пробкой, и биточки подгорели.
- Все это потому, что господин Фаж надул вас сегодня! - сердито
крикнула Корантина из кухни, расположенной рядом, выставив свое лоснящееся
рябое лицо в окошечко, проделанное в стене, через которое во времена
трапезной подавались кушанья. Когда оконце с шумом захлопнулось, Леонар
Астье пробормотал:
- Экая грубиянка!
В сущности, он был чрезвычайно смущен упоминанием имени Фажа при жене.
И, без сомнения, в другое время г-жа Астье не преминула бы заметить:
"Ага!.. Опять этот Фаж... Опять ваш переплетчик..." - после чего
последовала бы семейная сцена, на которую и рассчитывала Корантина, бросая
свою ехидную фразу. Но сегодня нельзя было сердить мэтра, - напротив,
следовало умело подготовить почву, чтобы добиться своей цели; нужно,
например, завести с ним разговор о здоровье Луазильона, непременного
секретаря Академии, дни которого сочтены. Пост Луазильона, его казенная
квартира должны были перейти к Леонару Астье, как бы в компенсацию за
утраченную им должность, и хотя он сочувствовал умирающему собрату, но
надежда на хорошее жалованье, просторное и удобное помещение и на ряд
других преимуществ связывала эту близкую кончину с весьма приятными видами
на будущее, которые Леонар, быть может, не без некоторого чувства
неловкости, простодушно обсуждал в семейном кругу. Так нет же! И эта тема