"Альфонс Доде. Дом продается" - читать интересную книгу автора

Глаза его сверкали гневом, они выпроваживали вас; он не двигался с места,
охраняя, словно дракон, свои грядки и посыпанный песком дворик. Люди уходили
и шли своей дорогой, спрашивая себя, что это за чудак, с которым им довелось
столкнуться, и что за странное безумие объявлять, что дом продается, когда
так страстно желаешь его сохранить.
Для меня эта тайна нашла разгадку. Однажды, проходя мимо домика, я
услышал взволнованные голоса, громкий спор.
- Дом нужно продать, отец, его нужно продать... Вы дали нам слово.
И дрожащий голос старика:
- Да ведь я и сам хочу продать, дети... право! Ведь я вывесил
объявление!
Таким образом я узнал, что на продаже дома настаивают сыновья и
невестки старика, мелкие парижские лавочники. Это они требовали, чтобы он
расстался с дорогим ему уголком земли. По каким причинам? Не знаю.
Достоверно одно: они находили, что дело чрезмерно затягивается, и с этого
дня начали приезжать каждое воскресенье, чтобы изводить несчастного старика,
заставить его выполнить свое обещание. С дороги, в великом воскресном
безмолвии, когда сама земля отдыхает от того, что всю неделю ее вспахивают и
засевают, я отчетливо слышал их разговоры. Лавочники беседовали, спорили
между собой, играли в "бочонок", и слово "деньги", произносимое их резкими
голосами, отдавалось в ушах тем же металлическим звоном, с каким падали в
лунки жестяные кружочки, которые они метали. Вечером все они уезжали;
проводив их немного, старик поспешно возвращался домой и с блаженным видом
запирал свою калитку; впереди у него была неделя передышки. На целых шесть
дней в доме снова воцарялась тишина. В саду, залитом солнцем, слышался
только хруст песка под тяжелыми шагами да шуршание грабель.
Однако старика с каждой неделей все сильнее торопили, все назойливее
приставали к нему. Лавочники пускали в ход все средства, привозили внучат,
чтобы растрогать его.
- Вот видите, дедушка, когда дом будет продан, вы переедете к нам. Нам
будет так хорошо всем вместе...
Они шушукались во всех углах, сновали по дорожкам сада, вслух
занимались разными подсчетами. Однажды я услыхал, как одна из невесток
кричала:
- Лачуга не стоит пяти франков, она только и годится, что на слом.
Старик все выслушивал молча. О нем говорили, словно он уже умер, о его
домике - словно его уже снесли. Он ходил по саду сгорбленный, со слезами на
глазах, по привычке высматривая, не нужно ли где на ходу подрезать ветку,
снять плод. Чувствовалось - он в этом уголке земли пустил такие глубокие
корни, что не в силах будет оторваться от него. И действительно, что бы ему
ни твердили, он все время откладывал свой переезд. Летом, когда зрели те
чуть кисловатые ягоды, которые отдают свежей зеленью, - вишни, крыжовник,
черная и красная смородина, - он говорил себе:
- Подождем сбора, потом я сейчас же продам все...
Но после сбора вишни наступал черед персиков, затем винограда и,
наконец, чудесного темно-коричневого кизила, который собирают чуть ли не под
снегом. После этого наступала зима. Поля вокруг были черны, сад пуст. Ни
прохожих, ни покупателей. Лавочники, и те уже не приезжали по воскресеньям.
Три долгих месяца покоя, в течение которых нужно было приготовить семена,
подрезать фруктовые деревья; а дощечка, никому не нужная, по-прежнему висела