"Альфонс Доде. Награжденный пятнадцатого августа" - читать интересную книгу автора

- все это мокло под струями ливня, которые неистовый порыв ветра швырял
прямо в открытую дверь. В кофейне, однако, были люди. Во-первых, служитель
- старый кабил[3]. Одетый в лохмотья, он сидел на корточках у потухшей
жаровни, низко склонив голову. Затем сын аги - красивый болезненный
мальчик; закутанный в черный бурнус, бледный и лихорадящий, лежал он на
диване, и две большие борзые собаки тихо лежали у его ног.
Когда мы вошли, никто не шелохнулся; только одна из собак еле
пошевелила головой, а мальчик удостоил нас томным взглядом своих прекрасных
черных глаз.
- А Си-Слиман где? - спросил мой переводчик.
Старик, подняв голову, сделал какой-то неопределенный жест, указывая на
горизонт... Далеко, очень далеко... Мы поняли, что Си-Слиман уехал в далекое
путешествие; но так как из-за дождя мы не могли продолжать наш путь,
переводчик, обратившись к сыну аги, сказал, что мы - друзья его отца и
просим дать нам приют до утра. Несмотря на изнуряющую его болезнь, мальчик
тотчас же встал, отдал служителю какие-то приказания; затем с учтивым видом,
указывая на диван и словно говоря: "Вы - мои гости", он изысканно
поклонился, как обычно кланяются арабы - нагнув голову и целуя кончики
пальцев, - и, зябко кутаясь в бурнус, вышел из комнаты с таким достоинством,
как если бы он сам был вождем племени и хозяином дома.
После его ухода служитель снова разжег жаровню, поставил на нее два
крошечных чайника, и пока он готовил кофе, нам удалось выведать у него
некоторые подробности о длительном путешествии его господина и о причине
странного запустения, в которое погрузилось все вокруг. Жестикулируя, как
старуха, кабил говорил на красивом гортанном языке, то стремительно, то
прерывая свою речь долги молчанием, во время которого мы прислушивались к
шуму дождя, крупными каплями падавшего на мозаичные плиты внутренних
двориков, к шипению закипавших чайников и к вою шакалов, во множестве
бродивших по долине.
Вот что случилось с несчастным Си-Слиманом.
Четыре месяца тому назад, в день пятнадцатого августа, он наконец
получил пресловутый орден Почетного Легиона, которого его так долго
заставили дожидаться. В этой провинции он был единственным вождем племени,
еще не имевшим ордена. Все остальные давно уже были награждены и имели чин
офицера французской армии; двое или трое из них удостоились даже широкой
ленты командора, которую они носили на своем аике и в простоте душевной
употребляли вместо носового платка, что мне довелось неоднократно наблюдать
у Бах-ага-Буалема. Причина, по которой Си-Слиману не удавалось получить
орден, объяснялась давнишней ссорой, происшедшей у него за карточным столом
с начальником арабской канцелярии. А приятельские отношения среди
представителей военного управления в Алжире имеют такую могущественную силу,
что, хотя в течение десяти лет имя Си-Слимана значилось в списках лиц,
представляемых к награде, каждый раз его обходили. Поэтому можно себе
представить радость почтенного Си-Слимана, когда утром пятнадцатого августа
посланный из Орлеанвиля спаги[4] привез ему маленький позолоченный ларец и
диплом ордена Почетного Легиона и когда Байя, самая любимая из его четырех
жен, прикрепила французский крест к его бурнусу из верблюжьей шерсти.
Событие это вызвало во всем племени всеобщую радость и веселье. Бесконечные
пиры чередовались с джигитовками. Звуки тамбурина и тростниковых дудочек
раздавались всю ночь. Были и танцы и бенгальские огни; закололи бесчисленное