"Эйв Дэвидсон. Арахисы (Авт.сб. "Феникс и зеркало")" - читать интересную книгу автора

в свое кресло с продавленным сидением и начинал самодовольно ухмыляться,
смеяться и распространяться о том, как он всех обвел вокруг пальца, это уж
точно.
- Надо просто взять и подождать, сколько потребуется, пока не пойдут
слухи, и, парень, обязательно подвернется какой-нибудь несчастный дурак,
который сделает всю работу! Что ж, я не против. Пускай. Им для души
полезно. - И он гоготал и ржал, и сок жевательного табака "Эппл" поганил
ему старые грязные усы.
У него не было ни стыда, ни гордости. Посылал меня выпрашивать еду. Все
время это делал, хотя для бутлеггера у него деньги находились. И воровать
тоже посылал: "Парень, только не говори, будто тебе не хочется. Это же
проще простого. У тебя в кармане куртки есть та самая старая большая
дырка, и от тебя только и требуется, что сунуть в карман банку сардин или
банку свинины с бобами, чтобы она завалилась за подкладку, а потом
просто-напросто взять себе и выйти неторопливо на улицу, держа обе руки у
всех на виду. Парень, обе руки на виду у всех. Так что, парень, не надо
говорить, будто тебе _не хочется_. Есть-то тебе хочется, верно?"
Он уже все тут обмыслил. Воровать в "Эй и Пи" [компания, которой
принадлежит широкая сеть продовольственных магазинов] - дело совершенно
правое, потому что "Эй и Пи" - монополия. И совершенно правое дело
воровать у Ах Квонга, потому что Ах Квонг - китаец: "Съедает горсточку
риса в день да рыбью голову, парень, и живет себе, а потому мы,
американцы, не можем с ним конкурировать".
Так он все и говорил без умолку, а однажды, когда я "делал покупки" в
магазине "И-довольствие", старый Ах Квонг поманил меня к себе. Я так
испугался, что чуть не обделался. Я был уверен, что старый Ах Квонг даст
мне топориком по голове, потому что раскусил меня, но он просто сунул мне
в руки пакет. "Отдай своему дедусе", - сказал он. Я взял пакет и пустился
чуть ли не наутек.
В пакете оказался мешочек с рыбьими головами и мешочек с рисом.
Думаете, ему стало стыдно?
- Клянусь бабульками, парень, - сказал он, облизывая свои старые
слюнявые губы, - мы сделаем похлебку. Из рыбьих голов получается самая
лучшая похлебка. Рис - это тоже хорошо. Рис - это штука, которая здорово
легко укладывается в желудке.
Он утверждал, будто получил ранение в испано-американской войне, но
политики его надули и пенсию не дали. Он утверждал, будто ездил на Юкон за
золотом. Он утверждал, будто был инженером-железнодорожником, он утверждал
и то и се, но, по мере того как я подрастал, становилось все ясней, что
это вранье, просто вранье. Ему проще было поднапрячься и соврать, чем
сказать не требующую напряжения правду. Но до меня это как-то не сразу
дошло.
Называя его подлым, я имею в виду то самое: _подлым_ он был. То есть не
так, чтобы он когда-нибудь меня по-настоящему бил. Конечно, ему хотелось,
иной раз он прямо-таки дрожал от желания поколотить меня, и хватался за
ремень, и орал, и ругался. Только он боялся, потому что мне исполнилось
всего лет десять, но я был здорово большой для своего возраста и все время
становился еще больше, и к тому же у меня все зубы были на месте. Он
понимал, что через несколько лет я совсем вырасту, смогу дать ему отпор и
просто растоптать его.