"Денис Васильевич Давыдов. Дневник партизанских действий 1812 года" - читать интересную книгу автора

Скугорево. Село Скугорево расположено на высоте, господствующей над всеми
окрестностями, так что в ясный день можно обозревать с нее на семь или
восемь верст пространства. Высота сия прилегает к лесу, простирающемуся
почти до Медыни. Посредством сего леса партия моя могла скрывать свои
движения и, в случае поражения, иметь в нем убежище. В Скугореве я избрал
первый притон.

Между тем неприятельская армия стремилась к столице. Несчетное число
обозов, парков, конвоев и шаек мародеров следовало за нею по обеим сторонам
дороги, на пространстве тридцати или сорока верст. Вся эта сволочь,
пользуясь безначалием, преступала все меры насилия и неистовства. Пожар
разливался по сей широкой черте опустошения, и целые волости с остатком
своего имущества бежали от сей всепожирающей лавы, куда - и сами не ведали.
Но чтобы яснее видеть положение моей партии, надобно взять выше: путь наш
становился опаснее по мере удаления нашего от армии. Даже места, не
прикосновенные неприятелем, немало представляли нам препятствий. Общее и
добровольное ополчение поселян преграждало путь нам. В каждом селении
ворота были заперты; при них стояли стар и млад с вилами, кольями, топорами
и некоторые из них с огнестрельным оружием. К каждому селению один из нас
принужден был подъезжать и говорить жителям, что мы русские, что мы пришли
на помощь к ним и на защиту православныя церкви. Часто ответом нам был
выстрел или пущенный с размаха топор, от ударов коих судьба спасла нас[8].
Мы могли бы обходить селения; но я хотел распространить слух, что войска
возвращаются, утвердить поселян в намерении защищаться и склонить их к
немедленному извещению нас о приближении к ним неприятеля, почему с каждым
селением продолжались переговоры до вступления в улицу. Там сцена
переменялась; едва сомнение уступало место уверенности, что мы русские, как
хлеб, пиво, пироги подносимы были солдатам.

Сколько раз я спрашивал жителей по заключении между нами мира: "Отчего вы
полагали нас французами?" Каждый раз отвечали они мне: "Да вишь, родимый
(показывая на гусарский мой ментик), это, бают, на их одежу схожо". - "Да
разве я не русским языком говорю?" - "Да ведь у них всякого сбора люди!"
Тогда я на опыте узнал, что в Народной войне должно не только говорить
языком черни, но приноравливаться к ней и в обычаях и в одежде[9]. Я надел
мужичий кафтан, стал отпускать бороду, вместо ордена св. Анны повесил образ
св. Николая[10] и заговорил с ними языком народным.

Но сколь опасности сии были ничтожны перед ожидавшими нас на пространстве,
занимаемом неприятельскими отрядами и транспортами! Малолюдность партии в
сравнении с каждым прикрытием транспорта и даже с каждою шайкой мародеров;
при первом слухе о прибытии нашем в окрестности Вязьмы, сильные отряды, нас
ищущие; жители, обезоруженные и трепещущие французов, следственно, близкие
нескромности, - все угрожало нам гибелью.

Дабы избежать ее, день мы провождали на высотах близ Скугорева, скрытно и
зорко; .перед вечером, в малом расстоянии от села, раскладывали огни;
перейдя гораздо далее, в месте, противном тому, где определяли ночлег,
раскладывали другие огни и наконец, войдя в лес, провождали ночь без огня.
Если случалось в сем последнем месте встретить прохожего, то брали его и