"Юрий Владимирович Давыдов. О друзьях твоих, Африка " - читать интересную книгу автора

что гребцов на дахабия не меньше двух десятков.
- Значит, противу ветра веслами лопатите.
Ибрагим, теперь уже обращаясь к Седраку, но глядя при этом все время
на Дрона, толковал что-то быстро и оживленно. Седрак переводил своим
печальным и тоже, как и глаза его, влажным голосом. Оказалось, что на
веслах идут вниз по реке, пособляя течению, вверх же плывут либо под
парусами, либо при безветрии... Тут Седрак осекся, защелкал пальцами, не
находя нужного слова.
- Либбан... Либбан... - повторил он морщась.
Ибрагим подозвал матроса, вдвоем они взяли веревку, согнувшись,
натужливо прошлись с нею по палубе.
- Либбан, - проговорил Ибрагим, глядя на Дрона.
- Ах, шут вас возьми совсем, - расхохотался Дрон, - либбан, говоришь?
Бечевой по-нашему, в лямке! По-бурлацки, понимаешь?
И все вдруг показалось Дрону удивительно знакомым. И река,
расцвеченная закатом, и барки у пристаней, и чужеземные мужики, которые
тоже ходят бечевой и тоже, должно быть, как и волгари, не знают, с чем
кончат путину - с рублем али с костылем... И от того, что все вдруг
показалось знакомым и понятным, стало Дрону и приятно, и грустно. Грустно
потому, что и река, и барки, и матросы мгновенно вызвали в его памяти иную
реку, иные барки - вмерзшие в лед, снегом засыпанные, на недвижной
Волге-реке. Господи, ведь январь же на дворе. Январь!
Ибрагим тянул нанимателей в каюту, хотел угостить их, по Седрак
отговорился неимением времени: русский эфенди уедет завтра утром. Ибрагим
сдался, посмотрел на Дрона, попросил переводчика:
- Скажи, чтоб съел плод смоковницы. Кто съест, вернется на родину.


8

Ветер затянул горизонт пылью. На реке толклись волны. Барка сильно
раскачивалась и скрипела. Ибрагим вопросительно взглянул на Норова:
дескать, при такой-то погоде?..
Норов махнул рукой:
- Аллах керим*.
_______________
* А л л а х к е р и м (араб.) - Аллах милостив.

- Аллах керим, - согласился капитан и отдал команду.
Матросы навалились на весла, выгребли на середину реки, принялись
ставить парус. Парус вырывался из рук, бешено хлопал, но вот выгнулся,
наполнившись ветром, и дахабия побежала.
"Началось!" - радостно и растерянно подумал Норов.
Началось плавание, о котором он столько мечтал. И в Петербурге, "где
дни облачны и кратки", и в Надеждине, где сосняк напоен смолой, и в
сестрином приволжском имении, где он переводил Вергилия: "Мне светлая
река, поля, дубравы и ключ живой воды дороже всякой славы..."
Ветер Египта загудел в снастях, жизнь судовая пошла своим чередом -
как сотни лет на сотнях нильских барок. Подобрав ноги, сидел на крыше
каюты рулевой. Ибрагим, стоя на носу, оглядывал Нил. Кухарь ладил огонь в