"Юрий Владимирович Давыдов. Белый всадник " - читать интересную книгу автора

мало и кратко, пользуясь немногими русскими словами, которые выучил Али,
изобильно уснащая свою речь жестами. Но и в молчании, сидя подле либо идучи
обок, молодой египетский инженер и уральский старатель чувствовали какое-то
особенное расположение друг к другу. Так было в Златоусте, так получилось и
в Кезане, так было и теперь, на походе.
В тот мартовский день сорок восьмого года Али с Фоминым, как уж
повелось, шли скорым шагом впереди всех, помогая один одному одолевать
каменные завалы.
И вдруг остановились и... побежали к отряду.
Первым заметил их Ценковский, тревожно подтолкнул локтем Егора
Петровича. Оба увидели, как Илья, подняв руки и потрясая ими, что-то
закричал. Егор Петрович скомандовал отряду "в ружье", выхватил пистолет и,
ощущая, как в голову ему упруго и сильно прилила кровь, бросился навстречу
Фомину и Али.
- Эге-ге-гей! - орал Фомин, размахивая на бегу руками. -
Разновилье-е-е-е...
Вот они уже были рядом.
- Разновилье, - выдавил Илья задыхаясь.
- Говори, - рявкнул Ковалевский. - Ну!
- Разновилье... - повторил Илья, никак почему-то не находя других слов.
Тут вмешался Али, объяснил толком. Егор Петрович просиял.
- Поди догадайся, - сказал он, глядя на растерянного Илюху, и
передразнил: - "Разновилье"...
Полчаса спустя экспедиция была на том мосте, откуда Илья и Али
ударились в бегство. Тут действительно было "разновилье": ложе Тумата
двоилось, одно уходило на юго-запад, другое - на юг. Юго-западное звалось
Дегези, южное считалось Туматом.
- Ну, братцы, - весело сказал Ковалевский, - скоро!
Отряд пошел к югу. В тот же день он достиг истока Тумата.
Солдаты открыли ружейную пальбу, грохнули в барабаны, закружились в
пляске.
Путь по реке Тумат был окончен, золотые россыпи найдены, нанесены на
карту, запасы примерно вычислены. Все? Нет, не все. А истоки Нила? А общее
направление горных отрогов?
Надо взобраться повыше и оглядеть окрестности. Внимательно,
неторопливо, подзорной трубой. Оглядеть первым из европейцев. Оглядеть в
первый и в последний раз, потому что, наверное, никогда уж больше не
доведется побывать в здешних краях. Оглядеть так, чтобы все-все, доступное
взору и линзам, запечатлелось в памяти.
- Дневка, - приказал Ковалевский солдатам. - А вы, господа, за мной. И
ты, Фомин, тоже.
Ценковский, Али, Фомин понимали, что полнит душу Егора Петровича. Ведь
и они испытывали ту острую радость, то сладостное удовлетворение и гордость,
какие испытывает открыватель. Они прошли в такие глубины Африки, о которых
не слыхивало великое множество людей на земле.
Солнце садилось. Был тот предвечерний час, когда жара отпылала, воздух
перестал струиться, дали прояснели, а травы, кусты и камни затаились в
предвкушении ночного роздыха.
Ковалевский не посматривал в подзорную трубу - он озирал окрестности. И
они развертывались пред ним желтовато-зелеными и синеющими пятнами, в линиях