"Зиновий Самойлович Давыдов. Из Гощи гость (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

расшалившийся старик пырскать на рыжего кота Мурея, стремглав влетавшего в
горницу с привязанной к хвосту бумажкой. Но за котом вдогонку несся в
коротком комнатном кафтанчике русоголовый мальчик. Кот по лавкам - и мальчик
по полавочникам, кот под стол - и княжич за ним туда же. И они так уж и
оставались под столом, потому что князь Харя, придавив каблучищем коту
хвост, произносил с расстановкой, обсасывая утиную ножку, варенную в патоке:
- Следует... детей хорошо учить... и наказывать их плетью. И разумно...
и больно... и страшно... и здорово.
Вот и теперь - уже как будто первым легким пухом стали одеваться щеки
молодого князя Ивана, а норовил начетчик этот добираться к ларю Семена
Ивановича, когда тот уезжал на время в свои поместья либо в Волоколамский
монастырь на богомолье. Тогда-то княжич Иван оставался хозяином ларя, всех
сваленных там книг.

IV. НАХОДКА

На деревянном гвозде над книжным ларем висела у Семена Ивановича
четыреххвостая плеть, именуемая "дурак". Князь Семен, несмотря на свои
тридцать лет, был женат уже дважды, но плеть была у него одна - и для
покойной княгини Матрены и для нынешней его княгини, Настасеи Михайловны.
Князь Семен крепко держался старины и по старинке считал, что женщина ниже
мужчины и что жену, как и ребенка, следует учить побоями и плетью.
- Ум женский нетверд, - любил он повторять поучения, вычитанные из
старинных книг, обладателем коих он был. - Из-за женщин все зло на свете, от
них - всякий грех. Следует избегать бесед с женщинами... Не слушай
россказней женских.
И князь Семен мало беседовал с княгинями своими. За князя Семена
разговаривал его четыреххвостый "дурак", и "дураком" этим и вогнал князинька
в гроб хворую и безответную княгиню Матрену; но вот нынешняя,
Настасея-княгиня, попалась ему с норовом. "Дурак" дураком, он и по спине
Настасеи Михайловны погуливал частенько, но случалось, что и князь Шаховской
выходил на крыльцо смутный, как туча, с распухшей щекою, с переносьем,
исцарапанным в кровь.
Княжич Иван встречался с княгиней Настасеей всякий раз, как жаловал к
дяде Семену в тесовые его хоромы посреди обширного двора на Лубянке. У
книжного ларя с помещавшимся над ним "дураком" Настасея Михайловна то и дело
наталкивалась на книголюбивого отрока, шептавшего что-то из развернутой
желтой, рассыпавшейся от времени книжки. Княгиня целовала княжича и
приговаривала:
-Здравствуй, касатик, здравствуй, родной! Все в книжки глядишь, глазки
слепишь!.. Что тебе книги те?..
И она принималась потчевать гостя тогдашними лакомствами: сушеными
сливами, огурцами в меду, сахарным изюмом, инбирным леденцом.
Так проходили дни и годы после смерти Онисифора Злота, и князю Ивану
миновало семнадцать лет.
Однажды сидел он, как много раз до того ему приходилось, возле ларя с
знакомыми книгами, вертел одну какую-то из них в руках и прислушивался к
заглушенному шуму, которым жил всегда кладбищенски тихий дом дяди Семена.
Хоть бы детский крик откуда-нибудь, хоть бы взвизгнула собака! Нет, только
двери ноют где-то далеко и мыши точат застоявшуюся годами рухлядь. Князь