"Маркиз де Сад. Сто двадцать дней содома " - читать интересную книгу авторадлинный, чем толстый, и вообще, очень расхожей формы. Я даже вспоминаю, что
он достаточно плохо вставал и становился слегка твердым лишь в момент наивысшей точки. Он мне совершенно не тер промежность, он довольствовался тем, что как можно шире раздвигал ее пальцами, чтобы лучше текла моча. Он приближал к ней свою пушку очень осторожно: раза два-три, и разрядка его была слабой, короткой, без прочих бессвязных слов с его стороны, кроме: "Ах! Как сладко, писай же, дитя мое, писай же, прекрасный фонтан, писай же, писай, разве ты не видишь, что я кончаю?" И он перемежал все это поцелуями в губы, в которых не было ничего распутного." - "Именно так, Дюкло, - сказал Дюрсе, - Председатель был прав; я не мог себе ничего вообразить из первого рассказа, а теперь представляю вашего человека". "Минуточку, Дюкло, - сказал Епископ, видя, что она собирается продолжить, - я со своей стороны испытываю нужду посильней, чем нужда пописать; я уже достаточно терпел и чувствую, что надо от нее избавиться". С этими словами он притянул к себе Нарцисса. Глаза прелата извергали огонь, его член прилепился к животу; он был весь в пене, это было сдерживаемое семя, которое непременно хотело излиться и могло это сделать лишь жестокими средствами. Он уволок свою племянницу и мальчика в комнату. Все остановилось: разрядка считалась чем-то слишком важным; поэтому все приостанавливалось в тот момент, когда кто-нибудь хотел это сделать, и ничто не могло с этим сравниться. Но на этот раз природа не откликнулась на желания прелата, и спустя несколько минут после того, как он закрылся в своей комнате, он вышел разъяренный - в том же состоянии эрекции и, обращаясь к Дюрсе, который был ответственным за месяц, сказал, грубо отшвырнув от себя ребенка: "Ты предоставишь мне этого маленького подлеца для наказания в субботу и пусть оно будет суровым, прошу тебя". Тогда все ясно тихонько своему отцу. "Ну, черт подери, возьми себе другого, - сказал Герцог, - выбери среди наших катренов, если твой тебя не удовлетворяет". - "О! Мое Удовлетворение сейчас слишком далеко от того, чего я желал совсем недавно, - сказал прелат. - Вы знаете, куда уводит нас обманутое желание. Я предпочитаю сдержать себя, но пусть не церемонятся с этим маленьким болваном, - продолжал он, - вот что я вам советую..." - "О! Ручаюсь тебе, он будет наказан, - сказал Дюрсе. - Хорошо, что первое наказание дает пример другим. Мне досадно видеть тебя в таком состоянии: попробуй что-нибудь другое". - "Господин мой, - сказала Ла Мартен, - я чувствую себя расположенной к тому, чтобы удовлетворить вас". - "А, нет, нет, черт подери, - сказал Епископ, - разве вы не знаете, что бывает столько случаев, когда тебя воротит от женской задницы? Я подожду, подожду. Пусть Дюкло продолжает, это пройдет сегодня вечером; мне надо найти себе такого, какого я хочу. Продолжай, Дюкло". И когда друзья от души посмеялись над распутной чистосердечностью Епископа ("бывает столько случаев, когда тебя воротит от женской задницы!"), рассказчица продолжила свой рассказ такими словами: "Мне только исполнилось семь лет, когда однажды я по привычке привела к Луи одну из своих маленьких подружек; я обнаружила в его келье еще одного монаха из того же монастыря. Поскольку такого никогда раньше не случалось, я была удивлена и хотела уже уйти, но Луи подбодрил меня, - и мы с моей подружкой смело вошли. "Ну вот, отец Жоффруа, - сказал Луи своему другу, подталкивая меня к нему, - разве я тебе не говорил, что она мила?" - "Да, действительно, - сказал Жоффруа, усаживая меня к себе на колени и целуя меня. - Сколько вам лет, крошка?" - "Семь лет, отче". - "Значит, на |
|
|