"Даниэль Дефо. Жизнь и пиратские приключения славного капитана Сингльтона " - читать интересную книгу автора

заговорил с ним об этом, то он разъярился, назвал меня английской собакой,
молодым еретиком и пообещал выдать инквизиции 20.
Тогда я решил бежать от него, но это было невозможно, потому что в
порту не было ни одного европейского судна, а только два или три персидских
корабля из Ормуза 21, так что, убеги я от него, он захватил бы меня на
берегу и силой привел бы на борт; приходилось терпеть до поры, до времени.
Но он так плохо обращался со мной, так бил и мучил меня за каждый пустяк,
что, словом, мне стало невмоготу.
Жестокое обращение и невозможность бежать заставили меня придумывать
всякого рода злодейства, и, наконец, убедившись в бесплодности этого, я
решил убить его. С этой дьявольской мыслью я проводил ночи и дни, стараясь
привести ее в исполнение. Но я не мог совершить убийства, так как у меня не
было ни пистолета, ни сабли; думал я и о яде, но не знал, где достать его; а
если бы и знал, то не сумел бы спросить на чужом языке.
Об обратном плавании я ничего рассказать не могу, так как журнала я не
вел. Помню, что у мыса Доброй Надежды 22 мы были остановлены яростной бурей
с западо-западо-юга 23, шестеро суток гнавшей нас на восток, покуда через
несколько дней мы не бросили, наконец, якоря у берегов Мадагаскара 24.
Тут среди экипажа вспыхнул бунт 25 из-за какой-то нехватки в пайке, и
дошло до того, что мятежники угрожали высадить капитана на берег и увести
корабль назад, в Гоа. Я от всего сердца желал этого, потому что был
озлоблен. Хотя я был еще, по их словам, мальчиком, но я разжигал мятеж, как
мог, и так открыто примкнул к нему, что еле избежал повешения, ибо капитан
заметил, что кто-то из шайки решил убить его. И вот, действуя подкупом и
обещаниями, а также угрозами и пытками, он склонил двух парней к
откровенности и, выпытывая у них имена, хватал людей. Так как один выдавал
другого, то в кандалы попало не менее шестнадцати человек, в том числе и я.
Капитан, разъяренный опасностью, решил очистить корабль от своих
врагов, судил нас, и мы были приговорены к смерти. Я был слишком молод,
чтобы разобрать, как шел суд. Но судовой комиссар 26 и один из пушкарей были
повешены немедленно, и я ожидал того же и для остальных. Впрочем, я не
особенно этим огорчался.
Однако капитан ограничился казнью двоих, а остальных, ввиду их просьб и
обещаний исправиться, помиловал, но некоторых, в том числе и меня, приказал
высадить на берег 27 и там оставить.
Был я парень молодой, всего лет семнадцати или восемнадцати. Однако,
узнавши, что мне предстоит, я не растерялся и спросил, что сказал на это мой
хозяин, и услышал, что он пустил в ход все свое влияние, чтобы спасти меня,
а капитан отвечал, что предоставляет на его усмотрение, сойти ли мне на
берег, или же оставаться на судне и быть повешенным. Тогда я оставил всякую
надежду на помилование. Я не очень был благодарен хозяину за его просьбы обо
мне, зная, что он заботится не обо мне, а о себе самом, желая сохранить мое
жалованье, около шести долларов 28 в месяц, включая и те деньги, что капитан
положил за мое прислуживание лично ему.
Узнав, что мой хозяин так добр наружно, я спросил, нельзя ли мне с ним
поговорить; мне сказали, что можно, если он сойдет ко мне, но мне нельзя
пройти к нему; тогда я попросил сказать хозяину, чтобы он пришел ко мне, и
он пришел. Я упал перед ним на колени и просил прощения за все проступки;
чуть было уже не сознался в намерении убить его, но благоразумно воздержался
от этого. Он сказал, что старался добиться прощения у капитана, но неудачно,