"Ион Деген. Портреты учителей " - читать интересную книгу автора

тому, что ты, интеллигентный человек, обожаешь цирк.
- Миша! Где? На арене, или под куполом?
- Воth!
Я тут же сообщил жене, что в Энтебе все в порядке, хотя даже
представить себе не мог, каким образом израильтянам удалось это осуществить.
На следующий день, когда радиостанции цивилизованных стран с восторгом
рассказали о фантастической операции Армии Обороны Израиля, когда советские
средства информации, от злости захлебываясь ядовитой слюной, с гневом
осудили очередную агрессию сионистов, на этот раз в Энтебе, в четырех
тысячах
километров от границ их "захватнической и фашистской страны",Фалик,
Миша и я отпраздновали еще одно чудо в цепи чудес еврейской истории и выпили
за упокой души славного сына нашего народа Ионатана Натаниягу.
Миша уже лежал в больнице, когда в октябре 1977 года мы получили
разрешение на выезд в Израиль.
Больница в Феофании для сверхизбранных. Мне были знакомы все больницы в
Киеве, но в Феофании я не был ни разу. До того как построили эту больницу,
сверхизбранных лечили в Конче-Заспе. Дважды я консультировал там больных и
имел представление о том, что такое сверхроскошь. Но даже больница в
Конче-Заспе не шла в сравнение с Феофанией.
Мишу прооперировали по поводу рака. Мы знали, что дни его сочтены.
Предотъездные дела почти не оставляли свободного времени. Но я ежедневно
навещал его в больнице, иногда оставаясь на всю ночь в его двухкомнатной
палате.
- Вот он кошмарный сон, который преследовал меня. Ты уезжаешь, а меня
смерть догнала здесь. Не суждено мне увидеть Израиль. Одна только просьба к
тебе. Если я не умру до твоего отъезда, оставь мне яд, чтобы я мог сократить
мученья.
Миша умер за шесть дней до нашего отъезда. Хоронили его на Байковом
кладбище. Не знаю, сколько сотен или тысяч людей пришли на похороны. В
абсолютной тишине было слышно, как последние уцелевшие листья опадают на
мокрую землю, как Фалик время от времени почти беззвучно произносит
"Мишенька". Тишина была невыносимой. И тогда, стоя у разверстой могилы,
учитель и друг Миши, академик Пекарь произнес:
- Согласно завещанию Михаила Федоровича Дейгена гражданской панихиды не
будет.
Многозначительное молчание нарушил мой самый близкий друг
Юра Лидский:
- Даже из могилы он сумел дать им пощечину.
Эту фразу услышали все. И поняли, кому Миша дал пощечину.
Он оставил три завещания - семье, руководству института и ученикам...
На одиннадцатый день после похорон мы прилетели в Израиль.
В аэропорту я впервые увидел Бетю. Ей исполнилось восемьдесят лет. Ее
выразительное лицо сохранило следы былой красоты. А красота ее души, а
неисчерпаемый искрометный юмор дополняли обаяние этой необыкновенной
женщины. Общение с Бетей в течение года, до дня ее смерти, было для меня
настоящим даром небес.
Здесь же в Израиле я познакомился со своими двоюродными сестрами и
братьями, с их детьми и внуками. Здесь я увидел широко распустившуюся ветвь
нашей родословной.