"Ион Деген. Портреты учителей " - читать интересную книгу автора

- Одесский еврей Безредка ломает наши представления о взаимоотношениях
между теорией и практикой.
Мы переглянулись с Мотей Тверским. Было ясно - для него, как и для
меня, полной неожиданностью оказалось то, что Безредка еврей.
- Нам с вами известно, что только на основании несомненной научной
теории можно строить даже новые общественные формации. Забавно, но все
блестящие практические предложения Безредки, которые и через сто лет не
потеряют своего огромного значения для медицины, возникли на основании
неправильных теорий, представляющих сегодня только исторический интерес.
Калина посмотрел в зал и впервые за все время, что мы знали его, улыбнулся.
Какая это была улыбка!
Он закончил лекцию рассказом о теориях выдающегося советского ученого
Зильбера, не забыв подчеркнуть, что Зильбер тоже еврей.
Сейчас мне известно, что на нашем курсе, как и в любой другой ячейке
советского общества, были и стукачи, и антисемиты, и просто негодяи. Не
знаю, что чувствовали они, слушая лекцию Калины. Но весь курс, как по
команде, одновременно начал аплодировать.
Калина стоял у края сцены и смущенно улыбался. И от этой улыбки,
светлой, застенчивой, доброй, теплее стало на сердце.
Продолжая аплодировать, мы оглянулись и увидели, как товарищ Баштан
покидает аудиторию.
Так началась дружба студентов нашего курса с человеком, профессором
Георгием Платоновичем Калиной.


1985 г.


ИВАН ИГНАТЬЕВИЧ ФЕДОРОВ.


Слухи о новом декане ползли, заполняя даже самые глухие уголки
института. Прост. Доступен. Демократичен. Доброжелателен. Студенты третьего
курса, захлебываясь, рассказывали, как профессор Федоров читает лекции по
патологической физиологии.
Впервые я увидел его у входа в административный корпус. На нем была
черная флотская шинель с погонами майора медицинской службы и фуражка с
"крабом". Я догадался, что это и есть новый декан. В циркулировавших слухах
фигурировала Ленинградская военно-медицинская академия, из которой приехал
профессор Федоров.
Фуражка казалась непропорционально большой над маленьким худощавым
интеллигентным лицом.
Он доброжелательно осмотрел мою шинель, которой не ограничивались
признаки моего фронтового прошлого, и ответил на поклон так, словно мы были
давно знакомы.
Я сразу распознал, почувствовал в профессоре Федорове "своего", и
мгновенная симпатия к нему возникла бы, вероятно, даже не будь упорных
слухов о новом декане.
Надо ли удивляться тому, что, подобно мне, весь наш курс, чуть ли не
треть которого составляли фронтовики, испытывал добрые чувства к новому