"Ион Деген. Портреты учителей " - читать интересную книгу автора

чувствительны к любому проявлению антисемитизма, к намеку на него. Мы
ощущали зловоние этой заразы в случаях, в которых только обнаженными нервами
можно было обнаружить антисемитизм.
Однажды во время лекции профессор Федоров сослался на научную работу
Захера. Никто не заметил бы в этой еврейской фамилии необычного для русского
уха звучания, если бы Иван Игнатьевич не произнес ее раздельно, плотоядно
улыбнувшись три этом. Мы восприняли проделку как невинное ерничание, как
признак доверия к нам, товарищам и однодумцам, хотя любому другому лектору
приписали бы антисемитизм. Федорову было дозволено все.
Ничто, вероятно, не омрачило бы наших приятельских отношений, если
бы... Всегда возникает это "если бы". Если бы я не начал всерьез изучать
физику, если бы я не прочитал книгу Эрвина Шредингера "Что такое жизнь с
точки зрения физики", если бы профессор Федоров на одной из лекций не
изложил свою теорию патогенеза, если бы в этой теории я не заметил вопиющей
ошибки, которую не мог не заметить человек, знающий физику несколько лучше,
чем достаточно студенту-медику или врачу. После лекции я подошел к Ивану
Игнатьевичу и очень деликатно заметил, что его теория построена на
постулате, противоречащем второму закону термодинамики.
Иван Игнатьевич снисходительно возразил, сказав, что это мне просто
показалось. Я повторил сказанное им во время лекции. Профессор пытался
скрыть недовольство, но все же проявил нетерпение. Мне тоже следовало
поторопиться, чтобы не опоздать на занятие в клинику общей хирургии.
Догнав свою группу, я услышал восторженные отзывы студентов о лекции
нашего декана, о его революционной теории. Я не высказал своего мнения. Я
понимал, что товарищи по группе, специально не интересующиеся физикой,
просто засмеют студента, пытающегося опровергнуть теорию профессора, и не
просто профессора, а кумира.
На следующий день во время практического занятия по патологической
физиологии в лабораторию вошел профессор Федоров.
Практические занятия вел молодой талантливый ассистент. Если я не
ошибаюсь, он был моим ровесником, а я был одним из самых молодых фронтовиков
на нашем курсе. Кажется, в 1945 году он блестяще окончил институт и был
принят в аспирантуру на кафедру патологической физиологии. Сразу после войны
у еврея еще была такая возможность. Аспирант невзлюбил наш курс. То ли
потому, что будущий ассистент не был на фронте и даже в армии. То ли потому,
что он привык считаться первым, а на нашем курсе он был бы только одним из
многих. То ли он не мог простить нам всем первой встречи с представителем
нашего курса Рэмом Тымкиным.
Рэм уже был зачислен в институт и за несколько дней до начала занятий
пришел по какому-то поводу в деканат. В коридоре на него наткнулся аспирант
кафедры патологической физиологии и, указав на скамейку, сказал:
- Эй, студент, отнесите в аудиторию.
Рэм посмотрел на аспиранта печальными выпуклыми глазами и меланхолично
ответил:
- Пошел ты на ...
Аспирант взвился, словно подброшенный катапультой, развернулся в
воздухе и ворвался в деканат. Через несколько минут Рэма вызвали к
заместителю декана.
Заместитель посмотрел на студента сквозь толстые стекла очков и
спросил: