"Ион Деген. Статьи и рассказы" - читать интересную книгу автора

Уже в клинике доктор Афанасий Иванович Мерман выговорил ему:
- Давидка, пора тебе избавиться от фронтового прямодушия. Ты кто?
Ординарец. А руку на кого поднял? На директора института. На лауреата
Сталинской премии. Ну, чего ты полез? Да еще в такое время.
Термин "в такое время" в исполнении доктора Мермана Давид уже слышал
при других обстоятельствах. В отличие от директора института, воспринявшего
в своей вотчине еврея с явным неудовольствием (не будь это категорическим
приказом министра, в жизни бы такого не случилось), доктор Мерман,
потомственный украинский казак, взял Давида под свое крылышко с первого дня
работы в клинике, хотя официальным руководителем нового ординатора была
доцент Антонина Ивановна Апасова. Всех ординаторов доктор Мерман называл
ординарцами. Как-то, когда они возвращались после партийного собрания,
доктор Мерман сказал:
- Надо же, чтобы в ТАКОЕ время у меня была ТАКАЯ фамилия. Видно
какой-то мой предок унаследовал ее у шведа.
Со дня той роковой клинической конференции директор стал преследовать
доктора Левина еще энергичнее, чем до этого, хотя и раньше не упускал ни
малейшей возможности сделать ему пакость. И все же директор был несколько
ограничен и даже озадачен необычным поведением этого отвратного еврея, его
активным сопротивлением, воинственной и независимой позицией. Обычно
директору никто не оказывал сопротивления. А тут... Черт его знает, на что
наткнешься. Ведь он и в клиническую ординатуру пробрался благодаря своим
фронтовым заслугам. Испортил статистику. Один из ста восьмидесяти четырех
клинических ординаторов на всю республику. Сволочь этакая!
В непрекращающейся войне директора и клинического ординатора секретарь
партийного комитета соблюдала нейтралитет. Внешне, во всяком случае. Ни
интимные отношения с директором института, ни неприличная национальность
клинического ординатора, казалось, в ее руках не перевешивали чашу весов ни
в одну, ни в другую сторону.
Летом, сдав досрочно все экзамены в первой клинике и осуществив
количество операций, не говоря уже об их сложности, значительно большее, чем
требовалось от молодого врача, Левин перешел в детскую клинику. Профессор,
которая тогда на клинической конференции оглянулась и доброжелательно
отреагировала на попытку клинического ординатора следовать истине, оказалась
твердокаменным единоначальником, в сравнении с которым гад
старшина-сверхсрочник в их военном училищем мог считаться мягкотелым
либералом. В течение первых четырех месяцев, несмотря на явные успехи,
доктор Левин ежедневно подвергался убийственной критике заведующей клиникой.
Ни одному из клинических ординаторов профессор не предъявляла таких
требований, как доктору Левину. Не для того ли это, чтобы никто не
заподозрил предпочтения, оказываемого профессором-еврейкой клиническому
ординатору-еврею? Старший научный сотрудник Мешунина в таких случаях
осмеливалась проявить сочувствие своему молодому сослуживцу. Она ведь
ежедневно наблюдала, как он работает, и могла оценить его успехи. Похоже,
что у нее не было никаких комплексов.
В конце четвертого месяца работы в детской клинике доктор Левин сдал
профессору экзамен по теме ее докторской диссертации. Это был интересный
поединок. На нем присутствовали десятки сотрудников института из разных
клиник. Интерес был вызван тем, что доктор Левин сдавал все экзамены только
на отлично, удивляя экзаменаторов знанием предмета, а профессор еще ни разу