"Сэмюэль Дилэни. Драгоценности Эптора" - читать интересную книгу автора

корабля. Стряхни с себя сонливость и сделай еще одно. Я хочу, чтобы у него
на спине осталось десять полос, достаточно глубоких, чтобы их легко можно
было пересчитать пальцем, смоченным в соленой воде.
Пока сыпались удары, я не дышал. Десять ударов - это порка, от
которой отходят неделю. В большинстве случаев матрос падает на колени
после первого, если позволяет веревка. Я не упал, пока веревки на руках не
обрезали. Более того, я не проронил ни звука до тех пор, пока не услышал,
как вторая золотая монета брякнулась о палубу, и слова Старшего Помощника,
обращенные к команде:
- Смотрите, как богатеет хороший матрос.
Мой стон потонул в криках ликования.
Кот и еще кто-то уволокли меня в арестантскую. Когда я упал,
зарываясь руками в солому, я услышал голос Кота:
- Ну, братишка, не везет, так не везет.
И тогда я потерял сознание от боли.
На следующий день я смог доползти до оконной решетки. Выглянув на
кормовую палубу, я понял, что мы попали в жесточайший шторм. Такого я еще
не видел никогда. Раны на спине усугубляли мое безвыходное положение.
Гвозди готовы были выскочить из гнезд, дощатые сооружения - развалиться.
Волной смыло за борт четырех человек, а когда другие бросились их спасать,
новая волна смела еще шестерых. Шторм налетел так неожиданно, что не
успели спустить ни одного паруса, и теперь вся команда повисла на
выбленках. Из окна арестантской я увидел, как начала падать мачта, и
завыл, как животное, пытаясь вырвать прутья решетки. Но в окне мелькали
лишь ноги бегущих, и никто не остановился. Я взывал к ним снова и снова,
надрываясь от крика. Корабельный кузнец так и не заменил мой
импровизированный крепеж на кормовой мачте цепью. Я не успел еще даже
сказать ему об этом. Она не выдержала и десяти минут. Когда она поддалась,
раздался треск, подобный громовому раскату. Рванулись наполовину убранные
паруса - и веревки лопнули, как ниточки. Люди разлетелись в разные
стороны, словно капли воды с мокрой руки, когда ее стряхиваешь. Мачта
накренилась, описав в небе дугу, и упала на высокую бизань, обрывая канаты
и соскребая людей с перекладин, как муравьев с дерева. Численность команды
уменьшилась наполовину, а когда мы кое-как выползли из-под шторма с одной
мачтой, и то сломанной, искалеченных телец, в которых еще теплилась жизнь,
насчитывалось одиннадцать. Корабельный лазарет вмещает десятерых,
остальные идут в арестантскую. Выбирать, кого поместить со мной, пришлось
между человеком, который более других подавал надежду выжить - ему легче
было перенести суровые условия, чем другим, и человеком, который был
обречен - ему, возможно, было уже все равно. И выбор был сделан - в пользу
первого. На следующее утро, когда я еще спал, ко мне втащили Кота и
положили рядом со мной. Его позвоночник был сломан у основания, а в боку у
него была такая дыра, что в нее можно было засунуть руку.
Когда он пришел в сознание, он только и делал, что плакал. Это был не
звериный рык, который я издавал накануне при виде падающей мачты, а такой
тоненький вой сквозь стиснутые зубы, как у ребенка, который не хочет
показать, что ему больно. Он не прекращался. Часами. Это слабое стенание
засело у меня в кишках и навязло на зубах хуже, чем какие-нибудь дикие
вопли.
Восход солнца затянул окно медно-красной фольгой, и красная полоска