"Дон Делилло. Белый шум " - читать интересную книгу автора

нью-йоркские эмигранты, бандитского вида ловкачи, помешанные на кино и
всяческих пустяках. Эти люди собрались здесь, чтобы расшифровать
естественный язык культуры, разработать официальную методику преподавания
светлых радостей, запомнившихся им с детства, омраченного жизнью в Европе, -
создать нечто вроде аристотелева учения о фантиках жевательной резинки и
песенках из рекламы стиральных порошков. Возглавляет кафедру Альфонс
("Проглот") Стомпанато, угрюмый широкоплечий тип, чья коллекция довоенных
бутылок из-под шипучки постоянно демонстрируется в каком-нибудь закутке. Его
преподаватели, сплошь мужчины, ходят в мятой одежде, крайне редко стригутся,
откашливаются в подмышки. Все вместе они похожи на чиновников, заправляющих
профсоюзом шоферов-дальнобойщиков и собравшихся опознать обезображенный труп
коллеги. Складывается впечатление, что в их коллективе преобладают
всепоглощающая злоба, подозрительность и интриганство.
Среди некоторых из вышеупомянутых персон исключение составляет Марри
Джей Зискинд, бывший спортивный журналист, - он попросил меня позавтракать с
ним в столовой, где неистребимый запах с трудом поддающейся определению еды
пробудил во мне одно смутное, мрачное воспоминание. Марри на Холме недавно.
Это сутулый парень в маленьких круглых очках и с бородкой
сектанта-меннонита. Он приглашен читать лекции о современных идолах; то, что
ему пока удалось узнать у своих коллег по преподаванию популярной культуры,
похоже, приводит его в замешательство.
- Я разбираюсь в музыке, разбираюсь в кино, даже умею извлекать важные
сведения из комиксов. Но в этом заведении есть штатные профессора, которые
не читают ничего, кроме надписей на коробках сухой овсянки.
- Другого авангарда у нас нет.
- Нет, я не жалуюсь. Мне здесь нравится. Я просто влюбился в этот
городок. В его провинциальную атмосферу. Мне надоели большие города и
запутанные сексуальные связи. Жара. Вот что такое для меня большие города.
Приезжаешь на поезде, выходишь из здания вокзала, и тебя обдает сильнейшим
жаром. Жаром воздуха, транспорта и людей. Жаром еды и секса. Жаром высоких
зданий. Жаром, которым тянет из метро и тоннелей. В больших городах всегда
на пятнадцать градусов жарче. Жар поднимается с тротуаров и опускается с
отравленного неба. От автобусов пышет жаром. Жар испускают толпы покупателей
и служащих. Всю инфраструктуру основали на жаркой погоде, и она безрассудно
поглощает жару и вновь ее порождает. Возможная тепловая смерть вселенной, о
которой любят разглагольствовать ученые, уже почти наступила, и в любом
большом или среднем городе это чувствуется повсюду. Жара и влажность.
- Где вы живете, Марри?
- В пансионе. Я совершенно очарован и заинтригован. Это превосходное
ветхое здание рядом с психиатрической больницей. Семь или восемь
квартирантов, более или менее постоянных - за исключением меня. Женщина,
которая хранит некую страшную тайну. Мужчина со взглядом затравленного
зверя. Мужчина, который никогда не выходит из своей комнаты. Женщина,
которая целыми часами стоит у почтового ящика и ждет того, что, похоже, не
принесут никогда. Мужчина без прошлого. Женщина с прошлым. В доме пахнет
киношной несчастливой жизнью, а я этот запах всегда чую.
- А у вас что за роль? - спросил я.
- Я играю еврея. Кого же еще?
Было нечто трогательное в том, что Марри ходил в одежде почти сплошь из
вельвета. У меня возникло такое чувство, будто лет с одиннадцати - с тех