"Виктор Делль. Полундра! " - читать интересную книгу автора

голую при народе секли. С тех пор она не в себе.
Лежал, смотрел на Василька, на его мать, на бабку. Бабка носила в
землянку воду, дрова. Мать с сыном или спали, или, сидя, смотрели на огонь.
Все время она держала голову Василька двумя руками. Стоит огню в печи
колыхнуться, прижимала сына к груди. Вроде как потерять боялась.
Хворь отступила так же быстро, как пришла. Только слабость осталась.
Бабка не держала, своего горя хватало. Перекрестила, кошелку с собой дала,
картошки в нее положила... Так я и пошел. Лесом, оврагами шел, вздрагивая от
хруста веток под ногами. На немцев натыкался, от полицаев бежал, в селах
побирался. Снова подошел к фронту. Куда ни ткнись - фрицы. И ползком
пробирался, и в воронках отсиживался. А назад уйти, хотя бы в село какое -
не мог. Наши, чую, вот они, рядом. Совсем из сил выбился. Забрался в кусты,
заснул.
- Эй, парень, эй!
Вскочил, меня за руку придержали.
- Стой, чудак, свои мы.
Трое их было: в касках, в маскхалатах. На груди автоматы. Вокруг пояса
"лимонки" нацеплены, тесаки болтаются. Гимнастерки нараспашку, тельняшки
видно.
Расплакался. Один, сказал, на всем белом свете. А тут вот немцы кругом.
Словно в точку попал. Карту достали солдаты, деревни называть стали.
Память у меня цепкая. Показал, в какой стороне на какие части натыкался.
Встают, вижу, собираются. Я к ним.
- Возьмите, дяденьки, будьте миленькими. Пропаду ведь, дяденьки.
Ревел я. Искренне ревел. Искренне верил, что теперь-то уж точно
пропаду. Страшно мне сделалось.
Старшой у них, здоровенный такой, вроде Лени Кедубца, дядя Паша Сокол -
это я потом имя, фамилию узнал - решился: "Пошли, пацан, - сказал, - только
тихо".
Везение, невезение... Говорят - их поровну в жизни человеческой. С
разведчиками мне повезло. Но еще раньше, когда детдом... Мой самый первый
детдом везли от войны... Тогда и произошла самая горькая несправедливость,
после которой закрутило меня оберткой от конфет, понесло по зябким, голодным
дорогам войны. Летом сорок первого года, когда нас впервые бомбили, я убежал
и заблудился. Ходил по лесу до вечера. В лесу же и лег спать. А утром вышел
к железной дороге, там же, откуда и убежал. Вагоны уже не дымились. Вдоль
насыпи лежали трупы. Солдаты в бинтах и наши детдомовские. И было огромное
количество мух. Мне стало еще страшней. До меня донесся какой-то шум. Мне
показалось, что рядом дорога. Слышно было, как гудели танки. Я побежал на
этот шум, выскочил на дорогу, замер. По дороге шли танки, на танках я увидел
кресты. Шли машины, и в машинах сидели немцы. Молчаливые, безразличные, в
серо-зеленой форме. Я стоял, а они все шли и шли мимо. Мне казалось - сделай
я шаг, и они убьют меня. Но они все ехали, ехали мимо и никто не стрелял.
Они только смотрели на меня. Как смотрят на столб, на камень у дороги, когда
долго и далеко едут...
Потом много всякого было. До самой школы юнг.
Оформляясь в юнги, я впервые столкнулся с анкетой. Помню, как многие из
нас терялись перед ее бесконечными вопросами. Например: имеете ли вы ученую
степень, спрашивалось в анкете. Состояли ли в других партиях? На такие
вопросы мы не знали, что отвечать. Дело доходило до смешного. Помню одного