"Алла Демидова. Тени зазеркалья" - читать интересную книгу автора

Англии, завтра - простая крестьянка. Ты можешь по-настоящему пережить
любовь, стыд, ревность, разочарование через великие творения и великие роли.
Тем самым ты как бы расширяешь свою жизнь. А чем шире и многообразнее
жизнь - тем меньше страха перед смертью".

В зрительном зале в театре, когда перед началом открывался занавес, и
со сцены чуть-чуть веяло прохладой, я думала: "Вот ведь там, на сцене, и
воздух-то другой, особенный". Теперь, стоя за кулисами в ожидании начала
спектакля, иногда с температурой, в легком платье на сквозняке (во всех
театрах мира на сценах почему-то сквозняк), я в щелочку занавеса смотрю в
зал и думаю: "Счастливые! Они сидят в тепле, в уютных мягких креслах и ждут
чуда..."

У меня сегодня съемка, а вечером спектакль. Встаю в 6.30 утра, хотя я
типичная "сова" и гипотоник и утром потому до 12 вялая, ничего не соображаю
и не умею. В 8 часов уже сижу на гриме. Всегда гримируюсь сама, не доверяя
это никому. Ненавижу этот процесс ужасно. Каждый раз забываю - с чего
начинать и как добиться той характерности, которую задумала. Пытка
продолжается часа два. Потом на площадке, опять долго и вяло переругиваясь с
режиссером и другими актерами, репетируем, разбиваем сцену на мизансцены и
планы. Ставится и проверяется свет.

Я не обедаю во время съемок, поэтому в перерыве опять сижу в гримерной,
неприкаянная, в тяжелом парике, стянутая корсетом. Болит голова. После
перерыва опять долго собираются, раскачиваются. Что-то приколачивают в
декорации, что-то передвигают из мебели, поправляют грим, проверяют свет.

Потом снимают - не мои планы. Я жду. Приблизительно за 40 минут до
конца смены приступают ко мне. Крупный план - ставят свет. Болят глаза. Я
уже устала. От ожидания и бездействия. Помощник режиссера посматривает на
часы. Я опаздываю на спектакль. Наконец - хлопушка. Снимают очень трудный
для меня кусок, со слезами, с переходом настроения. Конец. На бегу сбрасываю
костюм, парик, почти не разгримировываюсь - некогда, - бегу на спектакль. В
машине перебираю в уме только что отснятый кусок и с ужасом понимаю, что
сыграла его не так, как нужно и как бы хотела. В самом мрачном настроении
влетаю в театр. Вишневый сад". Опять грим, костюм, парик.

Перед началом спектакля, когда мы все стоим за кулисами, мысленно
лихорадочно перебираю всю роль, особенно останавливаясь на трудных для меня
кусках - "подводных рифах". Выхожу на сцену. С первых реплик своих товарищей
понимаю, что многие не в форме - не слушают друг друга. Играют "вполноги".
Очень медленно для меня раскручивается первая часть - ожидание приезда
Раневской. А мне нужен совсем другой ритм начала спектакля, я в него
"впрыгиваю". Раздраженная (хотя в таком настроении почти не могу играть), я
пытаюсь "поднять" сцену. Схлестнулись глазами с Высоцким. Он, чувствую,
чем-то тоже недоволен. Своим. И еще эта неудобная для меня мизансцена на
детском стульчике. Стараюсь скорее этот кусок проскочить. Комкаю слова.
Нервничаю. Выход Пети Трофимова. Две-три реплики - у меня очень трудный,
один из самых опасных кусков роли - крик, слезы (я не люблю и не умею
кричать): "Гриша мой... мой мальчик... утонул. Для чего? Для чего, мой