"Джулз Денби. Булыжник под сердцем " - читать интересную книгу автора

накинулись другие зрители: мол, мы заплатили сорок фунтов, чтобы увидеть эту
ебаную суку - так что сядьте, вашу мать, на места. Джейми подняла руку, и в
зале повисла напряженная тишина.
- Люди не умеют читать мысли, ребята, - тихо сказала она, будто сама
себе. - Откуда мне было знать? Нет, я не знала. Не знала. Я думала... у него
роман на стороне или что-нибудь такое...
Договорить ей не дали.
- Ах ты шлюха лживая! - Женщина с коротко стриженными черными волосами
и великосветским прононсом швырнула бокал. Тот отлетел от плеча Джейми. - Ты
лжешь, пизда обтерханная!...
Думаете, великосветские так не выражаются? Держи карман. Вот именно:
дайте им повод сожрать ближнего, и они вам еще не такое изложат.
Джейми держалась храбро - я никогда не видела такой отваги. Но было
ясно - это конец. Джейми ушла со сцены как ни в чем не бывало, расправив
плечи, прочь от воя битвы в клубе. Спустилась в облезлую гримерку и,
буквально рухнув на грязный пол, бурно разрыдалась, судорожные всхлипы рвали
и раздирали ее легкие, сотрясали огромное тело. Я ничем не могла ей помочь -
я тоже рыдала. Но тут Рики крикнул, чтобы мы не рыпались, и хлопнул дверью.
Я слышала, как он орал на идиота-агента, метавшегося по клубу, как
обезглавленная курица: вызови сюда охрану и сию нахуй секунду. А потом стоял
в коридоре под напором репортеров, и они уламывали его пропустить их к
Джейми. Он даже отказался выступать, пока не придет охрана, - я не лгу. Рики
Шарп, которого ненавидеть - самое милое дело, Злобнейший в Мире Юморист и
все такое прочее, стоял, как бойцовый петух, и воевал с журналистами, пока
не явился вышибала. Мне стало так стыдно, что я недолюбливала Рики. Мне и
сейчас стыдно. А потом он сам вышел на сцену, все так же кипя, и узрел там
настоящую битву: стулья перевернуты, под женский визг по залу летают бокалы.
И, надо отдать Рики должное, он их утихомирил - насколько возможно. Простой
силой воли. И теперь пусть кто-нибудь только попробует при мне сказать о
Рики плохое слово! Я не забуду.
Ей-богу, мы думали, что не выберемся из этой гнилой дыры. Если бы мне
сказали, что люди на такое способны, я бы не поверила. И не потому, что я
наивная - хотя это возможно, А потому, что это было... омерзительно. Да,
омерзительно. Эти чертовы репортеры, они вели себя как звери, как...
бездушные твари. Рожи красные, все визжат, воют, плюются, выкрикивают
гадости:
- Эй, Джейми, Джейми, как оно - с маньяком трахаться? Эй, Джейми, он
тебя связывал? Эй, Джейми, ты ведь знала, да? Ты тоже руку приложила? Верно?
Эй, ты там, крошка, эй, дрянцо, что этот ублюдок ел на завтрак?
И посреди всего этого багрового кипящего хаоса, истерических воплей,
стояла эта бедная женщина, которую притащили с собой репортеры. Мать Сары
Эванс. И как у них совести хватило? Мать убитой девушки. Мы пытались
пробраться к машине, на всех парах продирались сквозь толпу, потому что
охранник обозвал Джейми ебаной убийцей и бросил нас на растерзание. Мы
плакали, и вдруг появилась она. Лицо как из камня. Ожившее возмездие.
Взгляду нее был страшный: глаза - как глубокие темные колодцы, а в них -
нечеловеческая ненависть. Она аж светилась - пылала гневом, точно живой
факел. И кто посмеет ее осуждать, кто? Не мы. Не тогда и не сейчас. Убитая,
несчастная, ожесточившаяся женщина. Мы обе замерли, и она заговорила - очень
тихо, но голос холодным пламенем пронесся по царившему вокруг безумию: