"Виктория Дьякова. Кельтская волчица" - читать интересную книгу автора

в письме назвал, так только глянуть надобно.
- И что же ответил государь? - живо поинтересовался молодой Арсений, -
удовлетворил прошение?
- Да нет, - покачала головой Елена Михайловна, - велел отказать, от
того, что в просьбе поручика здравого рассудка не углядел.
Все рассмеялись, разговор плавно перетек в пересказывание петербургских
анекдотов, свежих и не очень. Только Буренка по-прежнему хранила молчание.
Она изредка вымученно улыбалась на шутки, да то и дело бросала взгляды на
Лизоньку, сидевшую рядом с матушкой Сергией, а та бледнела под взглядами
воспитательницы, и не выдержав, схватила монахиню за руку, опрокинув при том
чашку с чаем на шитую мелкими васильками белую скатерть.
Всхлипнув, Лизонька выбежала из-за стола. Разговор стих. Обменявшись
встревоженным взглядом с княгиней Еленой Михайловной, матушка Сергия
последовала за девицей. Она нашла ее на любимом месте обеих сестер
Прозоровских - на широком старинном сундуке, стоявшем в сенях перед
девичьими светелками, где обычно на пестром тюфяке, задернутом вязаным
одеялом спала их няня Пелагея Ивановна. На все расспросы монахини, Лиза лишь
трясла головой, отворачиваясь и шептала: - Я боюсь ее, спасите меня,
спасите...
- От чего же, милая моя? Отчего? - приподняв длинные полы рясы, Сергия
присела рядом с девушкой и обняв, прислонила голову ее к груди, почти к
самому золотому с эмалевой инкрустацией кресту, висевшем у нее на золотой
цепи, - уж давно приметила я, что погрустнела ты, красавица моя. В церкви
глаз к образам не поднимаешь. Я ж тебя от самой колыбели помню - смешлива
всегда была, говорлива, а теперь слова лишнего не вытянешь из тебя, все в
светелке за вышиванием сидишь. Что гнетет тебя, дитя мое?
- Я и сама не ведаю, матушка, - призналась Лиза, взглянув в темно-синие
внимательные глаза монахини, - только бабушке Пелагее признаюсь, а уж матери
с отцом и заикнуться не решилась бы. Только как появилась у нас в доме
Бодрикурша, страшно мне, неуютно как-то и днем, а ночью и вовсе ужасом
оледенею, бывает...
- Что ж мадам де Бодрикур плохо учит тебя? - спросила у нее Сергия, -
излишне строга с тобой? Так о том надобно князю, отцу твоему, сказать, он ей
и укажет.
- Нет, не то, - затрясла головой Лиза, - вовсе не то, матушка. При
занятиях мадам терпелива и снисходительна ко мне. Многое известно ей, и в
истории, и в математике, и в живописи. Иногда, верно, выскажет раздражение,
когда излишне долго раздумываю я или задание нерадиво подготовлю, но после
сама извиняется за гнев свой. Поначалу я в ней вовсе Души не чаяла, а вот с
некоторое время назад, - Лиза остановила свою речь и в тревоге оглянулась к
Дверям, словно боялась, не подслушивает ли кто. Потом же, прислонившись
почти что к уху матушки Сергии, продолжила шепотом: - с некоторое время
назад она, Бодрикурша эта, ко мне по ночам в спальную горницу хаживать
стала.
- Что? - удивленно переспросила монахиня, - это ж зачем еще?
- Не знаю, - всхлипнула в ответ Лиза, - я все окна закрою, дверь запру.
Бабушку Пелагею попрошу прямо под дверями на перину лечь, чтоб никого не
впускать. А ночью глаза открою, глядь - а она опять у постели моей сидит. И
притом нутром - то понимаю я что она передо мной, а вот по виду внешнему так
вовсе бы и не признала. Вроде она, а то и не она совсем...