"Чарльз Диккенс. Американские заметки" - читать интересную книгу автора

усомнилась, удастся ли поместить в каком-нибудь уголке более двух огромных
сундуков (сундуки эти было бы так же невозможно не только поставить, но хотя
бы протащить сейчас в каюту, как невозможно убедить или заставить жирафа
влезть в цветочный горшок); что эта крайне неудобная, безнадежно унылая и
абсолютно нелепая коробка имеет хотя бы отдаленное отношение или
касательство к изящным, красивым, я уж не говорю, роскошным маленьким
будуарам, мастерски изображенным на яркой цветной литографии, висевшей в
конторе агентства в Лондоне; словом, что эта каюта может быть чем-то иным,
кроме веселой мистификации, забавной шутки капитана, задуманной и
осуществленной для того, чтобы пассажир испытал побольше удовольствия и
наслаждения при виде настоящей спальной каюты, - все эти истины я в ту
минуту, сколько ни старался, право, не мог ни воспринять, ни постичь. И я
сел на нечто вроде насеста или валика из конского волоса, - каковых в каюте
было два, - и бессмысленно посмотрел на своих друзей, которые вместе с нами
взошли на борт пакетбота и теперь строили самые невероятные гримасы, пытаясь
просунуть голову в крошечную дверцу.
Перед тем как спуститься в каюту, мы уже пережили изрядное потрясение,
которое, не будь мы величайшими оптимистами, могло бы подготовить нас к
самому худшему. Художник с пылкой фантазией, о котором я уже упоминал,
изобразил в том же великом произведении залу почти беспредельной глубины,
обставленную, как сказал бы мистер Робинс, со сверхвосточным великолепием,
где толпились (но не теснились) веселые и оживленные леди и джентльмены.
Собираясь спуститься в чрево судна, мы прошли с палубы в длинное узкое
помещение, напоминающее гигантский катафалк с окнами по сторонам; в дальнем
конце его виднелась унылая печь, у которой грели руки три иди четыре
продрогших стюарда, а во всю его безотрадную длину вдоль обеих стен стояли
длинные-предлинные столы и над каждым из них - привинченная к низкому
потолку полка с гнездами для стаканов и судков, что наводило на мрачные
мысли о бушующем море и штормовой погоде. В то время я еще не успел
познакомиться с идеальным иэображением этой комнаты, доставившим мне
впоследствии столько удовольствия, но я заметил, как один из наших друзей,
помогавший нам готовиться к путешествию, войдя в нее, побледнел, затем,
попятившись, наступил на ногу тому, кто стоял позади, и, невольно хлопнув
себя по лбу пробормотал: "Непостижимо! Не может быть!" - или что-то в этом
роде. Однако, сделав страшное усилие, он взял себя в руки, кашлянул
разок-другой и громко произнес, озираясь по сторонам с застывшей улыбкой,
которую я до сих пор не могу забыть: "Скажите, стюард, это, верно, комната,
где у вас завтракают?" Мы все представили, каков будет ответ; нам были
понятны его мучения. Он часто говорил о кают-компании, поверил той картине в
лондонском агентстве и ею питал свою фантазию. Чтобы составить себе
правильное представление об этой зале, - обычно пояснял он нам еще дома,
нужно в семь раз увеличить размеры обыкновенной гостиной и количество
стоящей в ней мебели, и того будет мало. И вот теперь, когда стюард в ответ
изрек истину грубую, беспощадную, голую истину: "Это кают-компания, сэр",
мой друг буквально зашатался от такого удара.
Когда людям предстоит вот-вот расстаться с теми, кого они привыкли
встречать ежедневно, когда их вскоре должен разделить барьер в виде многих
тысяч миль бурного водного пространства и поэтому хочется, чтобы ни одно
облачко, ни одна мимолетная тень минутного разочарования или смущения не
омрачали тех счастливых минут, что еще осталось провести вместе, - в таких