"Дени Дидро. Племянник Pamo" - читать интересную книгу автора

кони, а другим внимать звуку в тысячу раз более несносному - стихам сухим,
топорным, варварским. О, несчастное, злополучное существо, одержимое
миллионами бесов!
Я. Но разве нет пути к возврату? И разве проступок, совершенный вами,
столь уж непростителен? На вашем месте я бы отправился к этим людям. Вы для
них более необходимы, чем думаете сами.
Он. О! Я уверен, что теперь, когда меня нет с ними и некому их смешить,
они скучают зверски.
Я. Так я бы отправился к ним опять, я не дал бы им времени привыкнуть к
моему отсутствию или найти какое-нибудь более достойное развлечение. Ведь
кто знает, что может случиться?
Он. Вот этого я не опасаюсь. Это не случится.
Я. Как бы вы ни были хороши, кто-нибудь другой может занять ваше место.
Он. Навряд ли.
Я. Пусть так. Но все же я бы явился к ним с расстроенным лицом, с
блуждающим взглядом, обнаженной шеей, взъерошенными волосами - словом, в том
истинно плачевном состоянии, в котором вы находитесь. Я бросился бы к ногам
божественной дамы, распростерся бы ниц и, не подымаясь с колен, сказал бы ей
приглушенным голосом, сдерживая рыдания: "Простите, сударыня, простите! Я
недостойный, я гнусный человек. Но то была злополучная минута, ибо вы ведь
знаете, что я не привержен здравому смыслу, и я обещаю вам, что в жизни моей
больше не проявлю его".
Забавно было то, что, пока я произносил эту речь, он сопровождал ее
пантомимой: он простерся ниц, прижался лицом к земле, как будто держа при
этом руками кончик туфли; он плакал; всхлипывая, он говорил: "Да, королева
моя, да, я обещаю, я никогда в жизни его не проявлю, никогда в жизни..."
Потом, поднявшись резким движением, он прибавил серьезно и рассудительно:
- Да, вы правы; я вижу, что это - лучший выход. Она добрая; господин
Вьейар говорит, что она такая добрая... Я-то знаю тоже, что она добрая; но
все же идти унижаться перед шлюхой, молить о пощаде у ног фиглярки, которую
непрестанно преследуют свистки партера! Я, Рамо, сын Рамо, дижонского
аптекаря, человека добропорядочного, никогда ни перед кем не склонявшего
колени! Я, Рамо, племянник человека, которого называют великим Рамо,
которого все могут видеть в Пале-Рояле, когда он гуляет, выпрямившись во
весь рост и размахивая руками, вопреки господину Кармонтелю, что изобразил
его сгорбленным и прячущим руки под фалдами. Я, сочинивший пьесы для
фортепьяно, которых никто не играет, но которые, может быть, одни только и
дойдут до потомства, и оно будет их играть; я, словом - я, куда-то пойду!..
Послушайте, сударь, это невозможно (и, положив правую руку на грудь, он
прибавил): я чувствую, как во мне что-то поднимается и говорит мне: "Рамо,
ты этого не сделаешь". Природе человека должно же быть присуще известное
достоинство, которого никто не может задушить. Оно просыпается ни с того ни
с сего, да, да, ни с того ни с чего, потому что выдаются и такие дни, когда
мне ничего не стоит быть низким до предела; н такие дни я за лиар поцеловал
бы зад маленькой Юс.
Я. Да послушайте, дружище, она же беленькая, хорошенькая, молоденькая,
нежная, пухленькая, и это -- акт смирения, до которого норой мог бы снизойти
человек даже менее щепетильный, чем вы.
Он. Примем во внимание, что зад можно целовать в прямом смысле и в
переносном. Расспросите на этот счет толстяка Боржье, он и в прямом и в