"Светлана Дильдина. Попутного ветра!" - читать интересную книгу автора

С неба начала сыпаться ледяная крупа, когда мы остановились у грунтовой
дороги - трасса кончалась тут. Съезжать с гладкого бетона мне не хотелось, а
пассажир - он так и не произнес больше ни слова - слез, как само собой
разумеющееся, шагнул вперед. Очень быстро скрылся за поворотом и пеленой
снега. Я шагнул к Ромашке - что-то хрустнуло под ногой. Нагнулся, увидел
фонарик. Подобрал.
Больше он никуда не годился, с разбитым стеклом и вдавленной внутрь
кнопкой. Почудился голос - вздрогнул, оглянулся, забыв, что держу в руке
разбитое стекло. Никого не было, только снег - теперь он не валил сплошной
массой, а снова падал редкими крупинками.
Смотрю, а по ладони течет кровь. Распахал наискось... и даже не больно.
У меня куртка дыбом встала, настолько страшно. Я сжал ладонь со всей дури...
когда от боли взвыл, успокоился.
Никому не пожелаю испытать то, что мне почудилось - вроде тело живое, а
на деле - пустышка, никаких ощущений.

Я хотел одного - вернуться. Пусть мать перечисляет, какая соседка в
очередной раз косо посмотрела на меня и чем недовольна, пусть отчим
хмурится, уставясь в газету, и всем видом своим показывает, что я даже
молчанием мешаю ему - пусть...
Мы с Ромашкой мчались обратно, была темнота, колкий снег, верстовые
столбы без надписей. И покосившаяся сторожка.
Поняв, что этот проклятый сарай упорно торчит у меня на дороге, я
остановился, прислонил Ромашку к стене и шагнул в дверь - та едва держалась
в петлях. В сараюшке - или сторожке? - было пусто. Ничем не покрытый топчан
у стены, стол, стул, вылинявший коврик у порога, сшитый, похоже, из ковровых
обрезков. Разных ковров...
Захотелось спать. Я подумал - от холода. Это видимость, что не мерзну
особо, на самом деле, наверное, холод проник до костей... сейчас лягу и
больше не встану. Говорят, во сне умирать легко.
Голова тяжелая была, клонилась на плечо. Но лечь я не решился - присел
на стул. Мне показалось, что стало теплее. И в сон вроде уже не так тянуло.
А потом на пороге возник еще один человек.

С виду ему было лет сорок. Темно-русые волосы ежиком, лицо
неправильное, резкое. Плащ светло-серый, из тонкой кожи с виду;
присмотрелся - нет, ткань какая-то, незнакомая. На преуспевающего дельца
похож, а взгляд военного; смотрит, будто целится.
- Сидишь.
Я не знал, что ответить. Даже кивнуть не догадался. А он вошел, тоже
сел, и продолжил, будто ни в чем не бывало:
- Здравствуй. - И, вновь не дождавшись ответа, добавил:
- Мое имя Адамант, - и не делай такие квадратные глаза, Микеле Сарина,
семнадцати лет.
- Добрый вечер, - выдавил я наконец.
- Скорей уж ночь... - он прищурился, оглянулся. - Как сказал бы поэт -
вечная. И здорово бы ошибся. А ты как думаешь, Мики?
Мне совсем не понравилась нарочитая фамильярность, жесткая, словно
человек издевался... и при этом был совершенно серьезен. И я не любил
головоломок.