"Абрек из Мюнхена" - читать интересную книгу автора (Щеглов Дмитрий)

Глава 1

Полковник Фридрих Манштайн, руководитель суперсекретного отдела С-31 в разведке Германии уже минут двадцать как ждал, постукивая пальцами по столу от нетерпения, свою самую перспективную сотрудницу – Лону Штерн. В отделе была жесткая дисциплина. Опоздания, нарушения жестко пресекались, да их, по сути, и не было. Манштайн с немецкой педантичностью приучил подчиненных к порядку.

Чихали лишь во время перекуров и только в курительных комнатах. А в кабинетах ни, ни! Стояла мертвая тишина. Кофе и то только мысленно выпивали.

– Как тебе это удалось внедрить? – как-то поинтересовался его коллега из окружения канцлера, слышавший краем уха об уникальной дисциплине в хозяйстве Манштайна.

– О…о…о! – похвастался полковник в ответ более молодому и пронырливому коллеге, который по слухам испытывал некоторые затруднения интимного характера при встречах с прекрасным полом и сильно из-за этого переживал.

– Ты насчет чиха или другого? – с явной насмешкой спросил Манштайн. – Условный рефлекс выработал. Долгими тренировками. Представляешь, у моих парней повышается жизненный тонус на все, что только шевелиться.

Да, было такое дело, за глаза, отдел Манштайна так и прозвали, супер-секс отдел. Бравые парни могли любую старуху заставить прыгать молодой козочкой. Ну, а сотрудницы… правда, их было всего две, но что это были за сотрудницы! Мировая секс-индустрия рядом не стояла. Все эти мисс Европы, мисс Мира были обычными замухрышками рядом с его двумя подчиненными. Одна Лона Штерн чего стоила. Эта вам не худенькая моделька, изгибающаяся тростником и переставляющая заплетающиеся длинные ножки на очередном подиуме. Нет, Лона Штерн была эталоном немецкой, да и не только немецкой красоты. Она была эталоном мужской красоты. Врут модные журналы, что мужчины любят худосочных дам. Ничего подобного в жизни на самом деле нет. Мужчинам навязывают свой вкус средства массовой информации.

Кто заказывает музыку в модных журналах? Модельеры, модельные агентства. Кто платит, тот и танцует девушку. Модельерам выгоднее и легче пошить одежду на вешалку, на швабру, чем на женщину, имеющую красивые формы. А тут еще и узкозадые гомики примешались. Свою лепту вносят в эталон, в образчик красоты. Как же свобода… Тьфу! Манштайн мысленно сплюнул.

Всех этих извращенцев полковник за ноги бы всех перевешал, в назидание потомкам.

Однако, вслух, предпочитал не распространяться на эту скользкую тему. Слишком много по нынешним временам скрытых и открытых доброжелателей в разных коридорах власти у этих женоподобных особей мужского пола.

Вот и этот коллега из правительства комплектует и завидует ему. И готов выслушать от него, от полковника Манштайна любой совет.

– Элементарно это достигается, – серьезно сказал Манштайн, внутренне посмеиваясь над доверчивым коллегой. – Месяц тренировки по моей методике и затем у тебя будет такая потенция, что ты сможешь, дерево изнасиловать, если вдруг его начнет ветер качать.

Реклама – двигатель прогресса. Коллега клюнул на его шутку и предложил вместе отобедать. После второй кружки пива, он возобновил разговор на больную для себя тему.

– Готовы ли вы полковник поделиться секретом со своим товарищем? Естественно, если методика не засекречена.

Полковник согласно кивнул головой.

– Засекречена! Но для вас…, в порядке исключения. Мои орлы, когда учатся в нашей школе, практику выживания проходят в пустыне Сахара, а практику секс-шопинга в домах для престарелых. Представьте себе, ты красивый, здоровый, накачанный, тебе по молодости лет все время хочется женщину, а вокруг тебя одни старухи со сморщенной как у крокодила кожей. И эти старые грымзы, с вожделением посматривают на тебя. У моих бойцов невидимого фронта приказом сняты все моральные ограничения. Они обязаны в совершенстве владеть любым орудием, хоть штыком, хоть пяткой, но это самое совершенное оружие, которое когда-либо создавала природа. Оно изнутри, если достает, то проникает в душу, развязывает кошельки, языки. Хорошо вспаханная почва столь необычным оружием дает удивительные для нашей профессии всходы, но, к сожалению, иногда случаются и срывы, как и в любом производстве. У нас свои издержки.

– В старух влюбляются?

Фридрих Манштайн поморщился.

– Нет! Человек на ровном месте глупеет, и выбалтывает лишнее.

– То есть уважаемый полковник, – решил уточнить его коллега, – если я достойно справлюсь с древней старухой, то вы утверждаете, я смогу и супружеские, и прочие обязанности на юношеском уровне выполнять?

– Гарантирую. Сможете! И корень женьшеня вам не понадобится! Моя методика – забытая методика Древней Греции. Юноши Спарты так воспитывали в себе настоящих мужчин. Колготки патрицианок не выдерживали молодецкого напора.

Полковник Манштайн думал, что его собеседник воспримет его совет как шутку. Куда там. Больной, прошедший круги Дантова ада, готов поверить любому знахарю обещающему исцеление и вечную молодость. Его в таких случаях питает не сомнение, а надежда.

Через три месяца в бундесвере разгорелся скандал. Особо, старалась желтая пресса. У нее испокон веку были претензии к защитникам отечества. На подполковника из окружения канцлера подали заявления сразу три восьмидесятилетние старухи, обвиняя его в попытке изнасилования. Адвокат у подзащитного умный попался. Он привел первый неотразимый аргумент:

– Там, такие молоденькие медсестры в коротеньких юбочках, на колясках вас возили, неужели же бравый служака, гренадер, от них отказался, и на вас, старые кошелки, польстился?

Громкий был процесс. У подсудимого среди обитательниц дома престарелых, вдруг нашлись еще более древние, чем заявительницы, четыре рьяные защитницы, которые стали опровергать, показания первых трех.

Подполковника естественно оправдали. Адвокат на суде привел второй неотразимый довод в его защиту. Заявительницы были клиентками дома престарелых, с некоторыми отклонениями от нормальной психики.

– Кому верить? – патетически взывал адвокат в защитительной речи к чувству разума присяжных заседателей, – старшему офицеру, беспорочно отслужившему отечеству тридцать лет, или выжившим из ума старухам? В свой законный отпуск, он милосердие им собрался оказать. А они недовольны. О какой бред мы обсуждаем…Мы то с вами господа, еще не выжили с ума?!

Адвокат своим вопросом подковал сразу всех присяжных заседателей.

А четыре другие старые карги утверждали, что они премного благодарны и довольны. Суд превратился в фарс. Подполковника естественно оправдали, и тут же потихоньку отправили на заслуженный отдых.

Через полгода Манштайн случайно встретил своего бывшего сослуживца, ставшего неожиданно знаменитым. Тот долго тряс полковнику руку и горячо благодарил.

– Господин полковник! Вы просто гений. Я в долгу перед вами на всю оставшуюся жизнь.

– Чем теперь занимаешься? – спросил Манштайн.

– Старых мультимиллионерш в очередь ставлю. Запись на пол года вперед. Предлагаю отметить нашу встречу.

Манштайн под благовидным предлогом отказался. Подобное знакомство, ни с какого краю не могло принести дивиденды. Вежливо приподняв шляпы и раскланявшись, они разошлись в разные стороны.

Эта была официальная вывеска, фейс-лицо его отдела даже в своей родной спецслужбе. Ловит простаков на сексуальный крючок, бытовало мнение даже на самом верху. Отлично устроился старый чертяка.

Но никому, даже среди коллег по службе, было невдомек, что под вывеской супер-секс отдела живет и работает глубокая стратегическая разведка. А полковник Манштайн, и вовсе не полковник, а генерал-полковник по своим возможностям, знаниям, финансам и связям.

Манштайн, в отличие от других отделов и управлений, кроивших и лепивших планы в лучшем случае на год, мыслил десятилетиями, планировал на полстолетия вперед. Манштайн – тень Бисмарка в космический век.

Объектами его разработок были не простые смертные, а исключительно президенты и премьер-министры. На меньший уровень Майнштайн не опускался. Не барское дело вшей ловить и давить. Военным министрами пусть занимается военная разведка, председателями парламентов обычная спецслужба, а он будет парить как одинокий орел среди высокогорных пиков.

Манштайн нажал на кнопку звонка. Вошла его старая сослуживица, проверенная двадцатью годами совместной работы, полногрудая секретарша.

– Слушаю, господин полковник!

– Лона Штерн не звонила?

– Звонила, господин полковник!

Вышколенная секретарша, четко отвечала на вопросы. Она усвоила одно правило; влево от вопроса – расстрел, вправо – расстрел. Но сейчас меньше всего Манштайн устраивал пустой ответ.

– Что, значит, звонила? – с недовольством спросил он и внимательно посмотрел на секретаршу. Плотоядным взглядом он пробежался по ее фигуре. Элеонора начала грузнеть. Манштайн подумал о том, что его секретарша перестала посещать бассейн. Рано, рано для своих сорока двух лет, его помощница забросила спорт. Придется сделать ей замечание.

Про свой возраст Манштайн не хотел даже вспоминать. Обычно про таких как он, с насмешкой говорят, что до таких лет не живут. Однако любому молодому офицеру он мог еще дать фору. Дистанцию десять километров, на стадионе Манштайн пробегал по времени перворазрядника. Кто бы только знал, какая воля ему нужна была, чтобы в любую погоду; в дождь, в снег, в жару, вставать в шесть утра и нарезать на стадионе тридцать кругов. Если по независящим от него обстоятельствам он пропускал утреннюю тренировку, то в последующие дни добирал круги. Бегал не тридцать, а два дня по сорок пять.

Он как-то посчитал, и получилось, что уже больше десяти раз, он мог бы по экватору обогнуть земной шар. Он виртуально добежал до луны, и находился теперь на обратном пути. Соседи по нему могли часы проверять.

И вот он, почти вдвое старше своей секретарши, может держать себя в спортивной форме, а она молодая, красивая женщина, рядом с которой не один капитан почел бы пройтись за счастье, позволяет себе избыточный вес. Но жировая прослойка ничего-с!

Майншайн грозно смотрел на секретаршу. Взгляд его метром обмеривал ее фигуру, сравнивая мысленно с теми параметрами, которые он почитал за эталон. Итак, бедра. О..о..о, у Элеоноры здесь все было в порядке. Юбка немного потрескивала, но в этом есть даже особенный шарм, изыск. Пухлые коленки и широкие бедра приводили всю жизнь Манштайна в неописуемый восторг. И здесь у нее полный порядок. Манштайн исповедовал одну истину, в настоящей женщине должно быть много добра. Непроизвольно набежала слюна, и вроде даже что-то шевельнулось. Ах, жаль, всего лишь показалось!

– У тебя плебейский, крестьянский вкус! – как-то поддел его приятель по офицерскому корпусу. – Женщина должна быть бледна, стройна, воздушна. Она должна быть такой, чтобы ее на руки хотелось взять. За нею, в очередь мужчины, как кобели должны выстраиваться. Мой идеал – легкомысленная француженка. От нее должно пахнуть фиалками.

– Молоком от нее должно пахнуть! – не думая долго, брякнул в ответ Манштайн. В офицерской столовой грохнул дружный взрыв хохота. – Да…а! Да! Детей она должна рожать. И от нее должно пахнуть молоком. А на руках ее нужно доносить не далее, как до постели, иначе на голову сядет.

Послышались реплики.

– Пожалуй, Манштайн ты прав!

– Истина глаголет твоими устами, Манштайн.

– Манштайн, ты единственный сказал, что мы все думаем!

Смех смехом, а поклонник француженок со своими прогрессивными взглядами остался в гордом одиночестве. Он медленно вытер белоснежной салфеткой презрительно сжатые губы и небрежно бросил салфетку на стол.

– Женщина – это цветок, она создана для поклонения, – громко сказал он.

– Женщина – это сосуд, она создана для наполнения! – возразил ему Манштайн.

Приятель не согласился:

– Когда-то на месте нашей офицерской столовой жили древние арии, воины персидского царя Дания-I. Я, Курт, их прямой потомок. Курт, в переводе с персидского – волк.

В общем-то, никчемный получался спор. Каждый вправе иметь собственное мнение. В столовой ждали, что ответит Манштайн. Он не стал небрежным жестом бросать салфетку, а просто сказал:

– Когда-то на месте нашей офицерской столовой жили кельты. У костра сидели и головнями гоняли позорных волков! Прадед мне по наследству передал одну такую головню.

Их вовремя разняли.

Манштайн вернулся к действительности.

Элеонора походила на сосуд для наполнения. После талии фигура секретарши красиво закруглялась.

– Лона Штерн! – ответила секретарша, – просила передать, что специально для вас зашла в салон красоты. Прическа Клеопатра требует два часа времени.

Манштайн крякнул от удовольствия, а секретарша подумала, что от досады. Она спросила:

– Я свободна?

– Да, Элеонора, можете быть свободны.

Когда за секретаршей закрылась дверь, полковник стал вспоминать, как на практических занятиях по выживанию в пустынях Африки, пилот по ошибке выбросил Лону Штерн не в Аравийскую пустыню, где на расстоянии двухсот километров друг от друга находятся река Нил и Красное море, и где, идя по солнцу строго на запад, выйдешь на великую реку, и, наоборот, идя на восток, выйдешь на берег моря, а вывез ее чуть ли в центр Сахары, на край ливийской пустыни к границам Чада, Нигера, Алжира.

Все это выяснилось только на следующий день, когда Лона не вышла к месту встречи на окраине городка Кена.

У нее с собой был однодневный запас воды и еды. Этого ей с огромным запасом хватило бы не только для того чтобы дойти, но и доползти до ближайшего населенного пункта. Но с таким запасом оказаться посреди Сахары, в ливийской пустыне, это почти верная смерть. Даже не почти, а верная смерть.

В задачу Лоны на ее стокилометровом переходе до города Кены на берегу Нила, входило нетрудное задание, всего на всего, замаскироваться в пустыне при появлении легкомоторного самолета, не дать обнаружить себя. Своеобразная игра в кошки мышки.

Когда на второй день обнаружилось, куда ее выбросил пилот, у Манштайна и лысого руководителя курсов выживания волосы дыбом стали на голове. Три волоска образовали рощицу. Без воды в пустыне не смог бы продержаться несколько дней даже привыкший ко всему бедуин. А тут у их стажерки, ни карты, ни воды, ни транспорта, ни средств связи. Мобильный телефон, что висел у нее на поясе, работал только в том квадрате, куда ее по плану должны были десантировать, но только не в сердцевине Сахары. Там никто и не собирался ставить вышки для сотовой связи. Раз в году может быть здесь раньше и проходит караван верблюдов, но те года отошли далече.

У Лоны с собою был только нож, однодневный запас еды и воды, компас-стрелка на ручных часах и тысячи километров бескрайних песков в любые концы света. Выбирай по собственному желанию любое направление.

Манштайн тут же задействовал всю доступную ему авиацию. На второй день летчик по ошибке выбросивший не туда Лону сказал, что тут же ее найдет. В тот день он сделал два вылета. И затем еще в течение четырнадцати дней три самолетов бороздили центр Сахары. Лона, как сквозь песок провалилась.

Внимательно рассмотрели карту и обнаружили, что именно в месте выброски должны находиться зыбучие пески. Караваны еще в древности обходили это гибельное место стороной.

Полковник Манштайн старался дать своим сотрудникам знания и навыки на все случаи жизни. Лона Штерн была слишком красива, слишком своенравна, слишком много знала, умела и понимала из себя.

Ее практически учить ничему не надо было.

С детства она увлекалась восточными единоборствами, и в первом же показательном бою, на спаринг тренировке, перед комиссией, она три раза подряд уложила на татами инструктора. А это был не уличный хулиган, а сенсей, имеющий черный пояс. Оправдываясь, покрасневший инструктор встал, заправил за черный пояс выбившееся кимоно, оглянулся по сторонам, и бодрым голосом сказал:

– Боялся применять болевые приемы! Против женщин сейчас плохо работаю! Раньше пачками клал их под себя, а теперь боюсь.

Получалось, он своим замечанием свел на нет победу Лоны. Даже не одну, а три. Комиссия после его слов могла считать, что он специально подался ей. А это баллы в негласном соревновании с другими претендентами. Ничего другого Лоне Штерн не оставалось, как поставить на место зарвавшегося инструктора. Она мило улыбнулась комиссии сидящей за длинным столом, а затем повернулась к пришедшему в себя инструктору. Он стоял в пол оборота в стороне в красивой позе.

– А я слышала, – громко заявила она, – что и раньше, когда вы были похожи не на ощипанного гусака, а на молодого красивого орла, женщины все равно сидели наверху. Удел у вас по жизни такой.

Ее замечание, вызвало невольные улыбки. Оскобленный и униженный инструктор должен был дать достойный ответ. Он его и дал. Но прежде чем открывать рот, он обязан был подумать о том, каким образом три раза оказывался на полу. Ярость слепа. Плохой она советчик.

Сенсей вызвал ее на серьезный поединок.

– Бой без правил? – спросила Лона.

– Да, на деревянных ножах.

Гнущиеся пластмассовые лезвия были у этих деревянных ножей. Лишь рукоятки деревянные. Лона не испугалась, нет, в ее глазах появились колючие льдинки, губы вычертили жесткую, прямую линию. Весь ее вид говорил, что ж, если такой зуд у инструктора, почему ей его не унять. Манштайн нахмурился и хотел их остановить, но девочка закусила удила. Да и комиссии хотелось посмотреть на настоящий бой, а не на театрализованное представление с мягкими падениями на татами.

Манштайн дал отмашку.

Поклонились на все четыре стороны, друг другу, и затем встали в боевую стойку. Лона вся ушла в себя. Глядя на соперника пристальным взглядом, открытой ладонью она сделала у него перед лицом несколько пассов, как бы завораживая его плавными движениями. Удивительным образом голова инструктора, чуть-чуть запаздывая, стала повторять движения руки девушки. И вдруг в сотую долю секунды Лона оказалась за спиной у отпрянувшего в сторону инструктора, полоснула его ножом по горлу и подбила коленки. Инструктор слишком поздно закрылся от удара.

Это было что-то сверхъестественное, непостижимое.

– Как вы это сделали? – спросил ее Манштайн. – Что за техника у вас?

– Этот выпад называется удар молнии. – ответила Лона с поклоном, – Он безболезнен для противника. Душа сразу отправляется в рай или ад, в зависимости от того, что ей предначертано судьбой. А есть еще удар грома, голова взрывается как переспелый арбуз. Но для этого надо рубиться на деревянных мечах. Если уважаемый инструктор желает, мы продолжил наш поединок.

– Я подумаю! – послышался не очень уверенный ответ. А Лона продолжала добивать его словами.

– После удара грома я хотела бы еще показать удар ската. Человек, концентрирует свою собственную энергию, превращая ее в электрическую, и наносит неожиданный удар. Все зависит от концентрации. Разряд может быть высоковольтным, а может быть и слабым, но достаточным для отключения человека на несколько секунд.

Инструктор с непонятным почтением смотрел на свою укротительницу. Как спортсмен он вряд ли когда серьезно изучал естественные науки и поэтому поверил ей на слово. Но старого Манштайна тяжело было провести.

– И где у вас образуется ток? – с насмешкой спросил он Лону Штерн.

– Между двух пластин, как в лейденских банках! – не моргнув глазом, ответила она. – Между двух округлых пластин человеческого тела вызревает заряд.

Манштайн сам знал тысячи трюков, которые при желании можно было бы выдать за сверхъестественные чудеса. Он раскусил удар молнии Лоны Штерн. Левую ладонь она упорно прятала от комиссии, показывая ее постоянно тыльной стороной. И лишь когда у нее начался бой без правил с инструктором, она ее раскрыла. Именно в тот момент Манштайну и показалось, что ладонь покрыта амальгамой. Рука слепила противника, завораживала. То-то инструктор вслед за ее рукой водил головой, старясь освободиться от слепящего его луча. А ведь она выбрала невыгодную позицию, напротив солнца. Значит, поймала его лучи в ладонь и направила на противника, на мгновение ослепив его. А этого мгновения ей хватило, чтобы оказаться у него за спиной. Кажется, только инструктор ничего не понял. А первые три раза он действительно не хотел работать в полную силу. Жалел эту нахальную красотку.

Манштайн был несказанно доволен, своей новой сотрудницей. Он давно высмотрел ее, оценил, и теперь лишь устраивал показательные экзамены, заплывы, забеги. Пусть поволнуется девчонка. А она чертовка, оказалась ничуть не лучше карточного шулера. Везде старается передернуть в свою пользу.

– Я готов попробовать удар ската! – с легкой усмешкой сказал Манштайн. Лона Штерн невинным взглядом оббежала остальных членов комиссии. А в ней были заместитель Манштайна и начальник академии. Не заметив ни на чьем лице тени осуждения, она успокоилась. Ее трюк, с ладонью отражателем, кажется, успешно прошел и не вызвал подозрений.

– Мне надо с минуту времени для сосредоточения и подготовки! – скрывая охватившее ее напряжение, за кажущимся безмятежным лицом, спокойно сказала Лона Штерн.

– Пожалуйста! Пожалуйста! – сказал Манштайн. Мужчины отошли к окну покурить. И в это время, Манштайн стоявший в пол оборота к Лоне, заметил, как она нагнулась над спортивной сумкой, и у нее в рукаве исчез маленький предмет размером со спичечный коробок.

– «Ах лиса!» – восхитился Манштайн и спросил:

– Готова?

– Да!

После этого Лона на пару секунд присела на корточки имитируя медитацию, и затем в два прыжка достигла Манштайна. Она крепко схватила его за запястье руки, и как только она коснулась его, он почувствовал удар тока. Лона сразу отпрянула назад. Знакомый фокусник демонстрировал этот трюк Манштайну. По этому же принципу сделаны электрические дубины. Молодец Лона Штерн, он не ошибся в ней, когда запросил ее у начальника академии себе в отдел.

И еще он доглядел, что у нее было нарисовано на ладони. Это был не отражатель солнца, как сначала показалось, а голова кобры с раскрытым капюшоном. Она то и завораживала инструктора рукопашного боя, вызывая заложенный на генетическом уровне страх и, заставляла двигаться его в такт движению руки. Поэтому он первым и не напал. Ему было не до выпадов против Лоны. Нужно было постоянно держать в поле своего зрения змею.

Много чего пришлось потом Лоне Штерн делать и учить, но в такую ситуацию, как в пустыне Сахара она попала впервые.

Выбросившись с парашютом, она поняла, что это совершенно не то место, что ей показывали на карте. Там пустыня должна была быть каменистой, а здесь она была вся из желтого песка.

Выбрасывали ее ночью. Пока она собрала парашют, пока собралась с мыслями, заалел восток. Она видела, как самолет развернулся и ушел на север. В самолете, по компасу она отследила направление полета. За два часа со скоростью шестьсот километров, строго на юг ее должны были забросить в центр Сахары.

Слишком суровая школа выживания, подумала она. Перебарщивают инструкторы. Пройти по пустыне тысячу километров, имея дневной запас воды, невозможно. А ей дано еще задание прятаться от самолетов. Хотят проверить, ее умение маскироваться.

Страх, самый обычный панический страх вызвал непроизвольный озноб. Лона Штерн почувствовала себя маленькой песчинкой затерянной в огромном мироздании. Над головой у нее гасли последние звезды. Восток занимался пожаром. Необходимо было выбрать направление. Она мысленно восстановила в голове карту Африки, ее северной части. У нее было три реальных варианта; юг, север и восток.

Север она отбросила сразу. Это обратная дорога. Ее на ней и будут искать. Кроме того именно оттуда прилетят завтра самолеты и ей придется прятаться два раза, первый раз, когда они будут лететь в эту сторону, к месту ее выброски, и второй раз прятаться, когда самолеты будут возвращаться обратно.

Значит, осталось; юг и восток.

Идти на юг, значит, идти к центру Африки. А там мамбы, ужасные змеи Африки. Даже сами африканцы боятся мамбу так, как не боятся кобру и гадюку. Мамба самая быстрая змея на свете. Нет, к мамбе Лона Штерн не пойдет. Остается восток, там Нил, там цивилизация, там Красное море.

Лона отрезала от парашюта приличный кусок шелковой материи и пару парашютных строп. Пригодятся как веревки. Оставшуюся часть зарыла в песок. Теперь ее местопребывание на этом бархане выдавали лишь следы ее ног. Но их скоро занесет песком. Легкий ветерок сделает свое дело. Дай бог, если следы продержатся пару дней. Оторвав кусок материи, она соорудила у себя на голове тюрбан. Теперь этот искусственный термостат будет хранить ее голову от солнечного удара.

Ну, что ж пора в путь. Лона вскинула тяжеловатый рюкзак на плечи и, глянув на компас, направилась не на восток, туда где вставало солнце, а на запад. И лишь пройдя пару километров, и оставив четкие и ясные следы, она сделала приличный крюк и теперь шла строго на восток. Как только она повернулась в нужную ей сторону, за спиной у нее появился хвост из парашютной ткани. Как шлейф бального платья, он заметал следы. А ветерок доделает свое дело. Сверху, с самолета ничего не увидишь.

Через два часа уже ужасно хотелось пить. Она посчитала по шагам пройденные километры. Километров десять, в лучшем случае двенадцать. А по самым скромным подсчетам до ближайшего жилья тысячу километров. Без воды не дойти. Она никак не могла взять в толк логику руководителей этих курсов выживания. Что они предлагают использовать вместо воды в этой безводной, сплошь покрытой песками местности?

Должно быть какое-то решение. Иначе получается, что ее послали на верную смерть. А никто этого в мирное время не разрешит никакому воинскому начальнику, имей он даже погоны генералиссимуса. Думай Лона, думай.

Она прошла еще пять километров, и вот когда жажда стала совсем нетерпимой, ответ ей подвернулся сам собой. Навстречу ей ползла очковая змея – кобра, оставляя на песке волнистый след. Змея не видела Лону. У человека сильнее зрение. Лона первой увидела двухметровую черношейную змею. Вот пути их пересеклись. Наконец и ядовитая тварь увидела у себя на пути человека.

Кобра несказанно удивилась. Ей впервые приходилось встречаться с этим удивительным двуногим существом. Да еще к тому же и бесстрашным. Змея подняла голову на полметра от песка и неожиданно стрельнула двумя тонкими струйками яда, вылетевшими из ее зубов. Лона от неожиданности отпрянула назад. Но было поздно. Выстрел был снайперский. Плевок попал в медную пуговицу у Лоны на сорочке.

Змея приняла блестящий предмет за глаза человека. И тут же моментально последовал второй плевок. На этот раз змея попала в брючную пряжку. У Лоны в нагрудном кармане были темные очки, она их быстро одела. Вовремя. Змея выстрелила третий раз ядом и попала в стекло наручных часов.

Лона отступила на метр.

Она помнила, что эта тварь может из ядовитых желез, из своей многозарядной обоймы стрелять или вернее так метко плевать до тридцати раз подряд. Можно было бы конечно уступить змее дорогу, обойти ее по кругу и продолжить свой путь, но в таком случае Лона лишала себя пищи и питья, а значит и лишнего дня жизни.

Появившаяся перед ней кобра показала ей, что имели в виду организаторы курсов выживания, когда забрасывали ее в этот пустынный край. Жизнь Лоны теплилась в теле этого вида аспидовых. Мирно они никак не могли разойтись. Или, или… Кто-то один продолжит дальше путь.

Первой решила действовать Лона, потому что ее плюющая ядом ошейниковая подруга вдруг решила уползти в сторону. Не пойдет так. Лона закутала себя остатками парашюта, защелкнула поверху пояс. И оставив сверху небольшую прорезь для глаз защищенную очками стала медленно приближаться к змее. Кобра снова подняла голову и с расстояния трех метров, с удивительной точностью снова плюнула в пряжку ремня. Попадание было прямо по центру. А затем последовали очередь выстрелов. Змея, как из автомата, расстреливала Лону Штерн.

Восемь плевков один за другим попали прямо в ремень. Несколько капель яда стекло на горячий песок.

Кобра была большая, метра полтора в длину. Она была удивлена тем, что встреченное ею существо не ударилось в бегство, не парализовано ее ядом и готовится к атаке. Опустошив ядовитые железы, змея ничего хорошего для себя не ждала. И точно. В воздухе сверкнула холодная сталь, и тяжелый, широкий у основания нож срезал голову змеи.

Человек применил против царицы пустыни невиданное доселе смертельное оружие. Нож упал в метре за змеей разделенной на две половинки. Голова с ядовитыми зубами периодически разевала пасть, но уже ничего не могла сделать с противником, ни плюнуть, ни укусить, а туловище конвульсивно извивалось на песке.

Лона подошла к поверженной сопернице. Голова была срублена ровно, как бритвой. Впервые она мысленно согласилась, что занятия по боевой подготовке имеют смысл. А как она возмущалась, когда ее, молодую сотрудницу готовую блистать на дипломатических раутах заставили работать с колющими и режущими предметами.

В круг, размером с небольшой круглый щит, надо было с пяти метров воткнуть винтовочный штык. Она сначала возмутилась, а потом решила доказать, что для нее невыполнимых заданий, сколь бы они абсурдны не были, нет. Мы не только штык научимся кидать, но все остальное, что имеет острый, не зазубренный конец. Им, курсантам закрытых курсов, как раз месяц отдыха полагался. Лона уехала домой, в небольшой городок Кенген, раскинувшийся на берегу живописного озера, имеющий свою достопримечательность, древний рыцарский замок.

Но вместо того, чтобы проводить время в развлечениях, она поставила в саду, в дальнем углу крышку от погреба и целыми днями упражнялась в метании кухонных ножей. Через неделю, когда ножи, подрагивая стали впиваться в очерченный мелом центр крышки, к ним добавился небольшой топор. Затем Лона сходила в местный охотничий магазин, и купила североафриканский, обоюдоострый кинжал с асимметричным листовым клинком. К концу месяца с обеих рук она метко бросала кухонные, охотничьи ножи, топорик с десяти метров намертво впивался к крышку, а африканский клинок творил чудеса.

Лона с ним могла бы выступать в цирке. Клинок, прирос к ее руке. Она сходила в магазин и приобрела себе еще один такой же. Затем на сорочке, за спиной, были вшиты два кармана и тренировки с клинками вступили в заключительную фазу.

Изображая проснувшуюся диву, она, тянулась спросонья, зевала, тянула руки разминая кости, и вдруг подобно двум молниям из-за спины вылетали два клинка и, сверкнув в воздухе, впивались в измочаленную крышку от подвала. Лоне это упражнение приносило удовольствие.

Она научилась бросать клинки из-под ноги, с разворота, на бегу, в прыжке, и даже делая сальто-мортале. В доме не осталось ни одного заостренного предмета, который бы она не попробовала воткнуть в разбитую вдрызг деревянную крышку. Последнее, что она бросала, это был ее собственный, старый сапог, с заточенным напильником шпилькой-каблуком. Пролетев пять метров и три раза перевернувшись, сапог намертво прикипал к горизонтально стоящей крышке.

И вот сейчас эта, казалась бы никчемная наука пригодилась Лоне. Змея истекала кровью. Брезгливо поморщившись Лона взяла в руки подрагивающее, прохладное туловище и, закрыв глаза приложилась губами к порезу. Теплая кровь заполнила ей рот. Преодолевая отвращение, она постаралась представить, что пьет коктейль, кровавую Мери. Когда из змеи нельзя было уже больше ничего выдавить, Лона отрезала от нее кусок, сантиметров двадцать длиной и, завернув в салфетку, уложила на дно рюкзака. Это ее обед на сегодня. Остальную часть поддев ногой она отбросила подальше.

Солнце было уже почти в зените, когда она встретила на пути невесть каким образом выросший посреди пустыни куст колючего кустарника. Она срезала четыре тонких, но крепких и упругих стебля-ствола. А из остального древа разложила костер. Если бы сейчас кто-нибудь глянул бы на нее со стороны, он удивился бы. Белая женщина на пятидесятиградусной жаре греется у костра.

Через пять минут она ела жареное мясо. Лона пожалела, что не взяла всю змею, но возвращаться было поздно. На будущее урок, подумала она. Еще через час идти стало невозможно. Пятидесятиградусная жара гнала потоки обжигающего, горячего воздуха прямо в лицо. Пот застилал глаза. Лона решила устроить привал. На вершине песчаного кургана она устроила себе укрытие от солнца. Воткнув в песок четыре палки, натянула полог из парашюта.

Ей вспомнилась картинка по телевизору, о том, как сегодня потомки разбогатевших бедуинов, кочевников из Саудовской Аравии выезжают на два дня на природу, за город, и вот так же ставят палатки, или натягивают полог и кайфуют до понедельника. Жарковато вот только.

Она не заметила, как уснула. Ей снилось море, прохладное море, в котором она купается, заплыв далеко, далеко. Затем море сменилось водопадом в прохладном ущелье, она докупалась в ледяной воде до того, что ее тело покрылось ознобом и пупырышками, а зубы стали выстукивать барабанную дробь. На солнце надо, на солнце, греться. И в этот момент она проснулась. Действительность превзошла все ожидания. Грейся, не хочу.

Хороший сон, подумала Лона. Он дал ей возможность отдохнуть и собраться с новыми силами. Она уложила в рюкзак парашютную ткань, туда же воткнула четыре палки-растопырки, напялила на голову тюрбан, обвязала на восточный манер лицо платком, на глаза надвинула солнцезащитные очки и, сверившись на всякий случай с компасом, тронулась на восток. Из запаса воды, шестилитрового галлона, она випила уже треть, и все равно ей пить хотелось.

Как бы в гарем к какому-нибудь забытому богом посреди пустыни бедуину не попасть, подумала она. Восток, восточное направление сама ведь выбрала.

Затем ее мысли переключились в другое направление. Она представила себя на месте руководителя курсов выживания. Что он хотел этим сказать, выбрасывая ее посреди пустыни? Что она на второй же день, как только появится поисковый самолет, зажжет дымовую шашку, маша руками, заберите меня, я сдаюсь. Да в рюкзаке у Лоны было две дымовые шашки и две ракеты. Завтра должен появиться самолет, и завтра она может их зажечь.

Но стоит ли это делать? А не попробовать ли доказать, что она не слабая духом и телом? У нее как-то невзначай вкралась мысль, что ее по ошибке выбросили здесь, посреди бескрайнего моря песков, от которого до цивилизации топать и топать тысячу километров. Но с другой стороны, как мог ошибиться пилот? Полетное задание заранее расписывается и утверждается начальством. Значит, здесь нет ошибки, значит, проверяют ее волю. Волю к победе. Хотят знать, до какой черты она пойдет, и на какой день запросит помощи. Лоне даже показалось, что на дальнем бархане блеснули стекла окуляров бинокля. Ха…ха! Да за ней наблюдают мужики. А она как-то присела и именно в их сторону. Вот, наглецы. Наверно обхохотались. Ну, что ж, решила она. Видели, наверно по следам, как я расправилась со змеей. Держись теперь, мое негласное наблюдение и защита.

Вскинув рюкзак на плечи, она до самой темноты не сбавляла шагу. И только когда диск солнца, последним усилием царапнул край горизонта, она оглянулась. И снова ей померещилось на далеком бархане чье-то присутствие. Была черная точка и пропала. С каким же удовольствием она устраивалась на ночь. Как приятно ощущать, что ты под крепкой, мужской защитой. Меньше, чем двое бравых командос, там не может быть. И еще вдвойне приятнее, что они о твоем знании не догадываются. Сейчас Лоне стало понятно, почему ей не выдали бинокль. Чтобы не засекла группу негласной поддержки.

Утром она проснулась свежая и бодрая. Начинался второй день ее похода. Экономя силы, беря пример с верблюда, большую часть дня Лона шла размеренной и ровной походкой и лишь самую жару, переждала под парашютным пологом.

Воля у нее была стальная.

Мотор самолета впервые зажужжал к концу дня. Лона быстро закуталась в парашютную ткань, и постаралась зарыться в песок. Самолет, не заметив ее, пролетел мимо. Обратно он прошел чуть левее. Ну, что же с нею начали игру в кошки-мышки. Надеюсь, будут играть по правилам, подумала она.

Вечер снова накрыл сыпучие барханы. Смертельно уставшая, Лона доела остатки змеи. Мясо на этот раз ей показалось вкусным, по вкусу оно напоминало куриную грудку. Что ж, когда она попадет в китайский ресторан, то обязательно для своих друзей закажет, кобру, сколько бы она ни стоила.

Лона запила мясо водой, сделав несколько глотков. Удивительно, но пить совсем не хотелось, или она притерпелась или так действует выпитая змеиная кровь. Тянуло в сон. Она прикинула, что при том темпе, что она выдерживала в пути за двое суток, позади нее осталось не менее ста– ста двадцати километров. Ну-с, господа учителя выживания в пустыне, что скажете? Я может быть еще один день, нет, даже два дня, запросто выдержу – уже засыпая, гордо подумала она. А завтра вам мои дорогие преследователи я устрою Марафон. Держитесь. Завернувшись в парашютную ткань, она провалилась в глубокий сон.

Утром у нее ломило кости, болели ноги, спина, вставать не хотелось, и лишь огромным усилием воли она заставила себя подняться.

Много она уже прошла, километров сто. А может быть, она вчера оторвалась и от группы негласной поддержки? Отстала та наверно. Пустынны с утра далекие барханы. Нигде не блеснет зайчик на стеклах бинокля. Ну, что ж, догоняйте парни.

Самолеты появились прямо с самого раннего утра. Но звук их моторов был слышен где-то далеко за спиной. Лишь один пролетел невдалеке от нее. Ищут. И правильно делают, ищут за спиной. Она, по нормальным человеческим возможностям, если не сказать на их пределе, за два дня должна была находиться в круге радиусом семьдесят километров. Остальные тридцать, это ее воля, кураж. Хотелось этим умникам с курсов утереть нос.

Похоже, она так его утерла, что они не знают где ее искать. Лона обтерлась влажной салфеткой, без аппетита пожевала неприкосновенный запас, набор десантника, выпила теплой безвкусной воды и вскинула на спину рюкзак. Темь только собралась исчезать. Лучше по холодку идти, чем по жаре, решила Лона.

А пустыня оказывается, не мертва. Она видела скорпионов, ящериц, жуков.

У Лоны осталось еды и воды ровно на один обед или ужин. Если она их сегодня, на третий день, израсходует, то, уже завтра придется демаскировать себя, и показывать где ты находишься.

Тебе с неба сразу сбросят бочку воды и еды, а часа через три за тобой прилетит вертолет. Гордость ее распирала, что она так далеко ушла. Вряд ли такое расстояние от места выброса планировали организаторы курсов. Что ж, она, Лона Штерн, им уже утерла нос.

Через час после того, как встало солнце, появились два самолета. Они барражировали далеко за ее спиной. Она спряталась за откосом бархана. Когда самолеты улетели, Лона вскинула на спину рюкзак. Хотя в нем почти не осталось еды и воды, ей показалось, что рюкзак потяжелел.

Часа через два Лоне попался уж. В отличие от змеи у него ясный и четкий отличительный признак: на голове, ближе к шее, имеется два пятна, оранжевых либо желтых, или грязно-белых, наконец. Змеи таких опознавательных знаков не имеют. Уж попробовал уползти, а когда это ему не удалось, он свернулся кольцом и начал весьма активно защищаться. Сначала он выбросил голову вперед, словно хотел Лону укусить, но когда она одним из прутов на конце которого была рогатулька, прижала его голову к земле, уж решил ее испачкать. Он отрыгнул съеденное, и выпустил вонючую жидкость, по запаху похожую на смесь чеснока и мышиного помета.

Лона ловко увернулась от этой атаки. Хитрец уж, видя, что его ухищрения ни к чему не приводят, начал новое представление, он прикинулся мертвым. Сразу обмяк в ее руках, повис безжизненной веревкой, закатил глаза, пасть судорожно раскрылась, вывалился маленький язык. Артист, да и только.

Но как только, Лона отхватила ножом ему голову, уж моментально ожил. Обезглавленное тело билось в последних конвульсиях. Вовремя попался ей навстречу безобидный обитатель пустыни. Он продлевал игру Лоны с руководством курсов выживания еще на сутки.

Кусок мяса в виде обескровленного ужа, целиком попал в рюкзак.

К обеду, пока были силы, Лона прошла еще километров тридцать. Итого от точки приземления она удалилась километров на сто пятьдесят. Столько по шагам получалось. На этот раз от радужного, боевого настроения не осталось и следа. Она устроила привал на пять часов. Снова натянула тент и легла отдыхать под ним. Подсчет жизненных средств оказался неутешительным. У нее остался литр воды. Этой воды хватит один раз напиться. Дров, для того чтобы поджарить ужа не было. Она не очень из-за этого расстроилась. Китайская походная кухня с пустынными деликатесами начинала ей надоедать. Есть ей совсем не хотелось, Лона подумала о том, что уже почти в два раза перевыполнила намеченный план учений и, пожалуй, не будет зазорно подать сигнал о бедствии, о месте своего пребывания. Три дня в пустыне многовато.

Что ж, пусть ей бросят в лицо упрек в том, что не смогла дольше продержаться. Это их право – руководителей курсов и полковника Манштайна. А с Лоны достаточно.

Она приняла окончательное решение. При новом появлении самолета, она зажигает дымовую шашку, и пусть ее отсюда забирают. Нечего на пустом месте строить из себя героя. Она не шахидка, чтобы умирать за идею.

О…о…о! Последняя мысль ей несказанно понравилась. Действительно всего должно быть в меру, в том числе и героизма. Итак, при следующем появлении самолета она пускает сигнальную ракету. Пилот засекает ее местонахождение, передает на базу, и пока не прилетит вертолет, сбрасывает ей пищу и воду.

Значит, если я приняла окончательное решение, подумала Лона, то не обязана экономить каждую капельку воды, а могу спокойно утолить жажду.

Она достала из рюкзака пластиковую бутылку с водой, и с огромнейшим наслаждением за один присест выпила ее. Вода была теплой на вкус и отдавала полиэтиленом. Лону моментально прошиб обильный пот, на лбу выступила испарина. К ее удивлению жажда не пропала, а наоборот захотелось еще сильнее пить.

Однако пластиковая бутылка была пуста. Последние капли Лона слизнула языком. Теперь бутылка ей была не нужна. Она хотела выбросить ее подальше, а потом раздумала. С немецкой, врожденной аккуратностью она посчитала, что не имеет права засорять Африку, и в частности пустыню Сахара, и сунула бутылку в рюкзак.

Двигаться дальше она больше не хотела, и решила дожидаться на месте самолета.

Он появился через час, вдалеке, за ее спиной, темной точкой, там, где она была ранним утром. Лона поняла, что переборщила с темпом движения. Ушла слишком далеко вперед. А ее, рассчитав среднюю скорость пешехода, и очертив на карте круг, ищут значительно ближе от места выброски. Это и так 13200 квадратных километров. Нечего было нестись со скоростью антилопы. Теперь, чтобы попасть под разверстанную площадь поисков, придется, возвращаться, обратно, с раздражением подумала она и вместо того, чтобы встать осталась лежать.

Однако самолет до вечера так и не появился. Лона не сдвинулась с места. Ее жгла обида. Почему ее ищут не там где надо? Неужели, там, в штабе, не могут мысленно встать на ее место и спрогнозировать ее действия и направление движения? Правильно говорят, поспешишь, людей насмешишь.

Ночь наступила слишком быстро. Ей ужасно хотелось пить, но воды не было ни грамма. Поторопилась она выпить все до последней капли. Лучше бы дотерпела до темна, и сейчас по глотку пробовала этот царственный, божественный напиток.

С водой, с обычной водой, с прохладной водой из колодца, с ведром кристально чистой и холодной воды ничто не может сравниться на этом свете. Истинную цену жизненных благ определяют только экстремальные условия. В пустыне нужны не изысканный коктейль и два пуда неподъемного золота, а живительная влага и сушеная лепешка хлеба.

Во рту стала появляться клейкая слюна, и с каждым разом проглотить ее становилось все трудней и трудней.

Паники не было. Но была необъяснимая обида на далекие звезды, загоревшиеся на небе. Неужели в этом огромной и бесконечной вселенной человек создан только для страданий и лишений? Господь, взываю к тебе, пролей мне на голову ливень.

Лона знала о тщетности подобной просьбы. В центре пустыни Сахара дожди выпадали раз в несколько лет. Ночь прошла беспокойно. Она несколько раз за ночь просыпалась, услышав сквозь сон чьи-то тяжелые и размеренные шаги. Оказывается, ее чуткое ухо ловило удары пульса на собственной руке.

И лишь к утру Лона забилась тревожным, но крепким сном. Восход солнца она проспала. Видимо, принятое решение дожидаться на месте самолета, не завело биологический будильник. А так, Лона могла проснуться в любое назначенное время. Через час, значит через час, через два, значит через два.

Влажные салфетки еще оставались, одной из них она вытерла лицо и губы, а второй постаралась протереть тело.

В ее положении ничего другого не оставалась, как только сидеть и ждать, или попробовать вернуться обратно, попав в круг наиболее интенсивных поисков. Но возврат скостит в меньшую сторону те километры, что она прошла, а значит и ее победа не будет столь внушительна. Нет уж, подожду здесь, решила Лона. Не найдя меня там, вы все равно вынуждены будете расширить круг поисков. Будем считать в таком случае, что эти лишние километры, пройденные вчера, я прошла сегодня.

От одной только мысли, что ее найдут лишь на четвертый день в ста пятидесяти– ста семидесяти километрах от места выброса, наполняло сердце гордостью. Лона взобралась на вершину бархана и окинула взглядом горизонт. Слева тянулось высохшее русло реки. А не попробовать ли мне, подумала Лона, пока прилетит первый самолет, докопаться до воды. В местах поворота рек, бушмены обычно вырывают ямку в руку глубиной и ждут, пока на дне не появится вода. Я не бушменка, а вдруг повезет. Она вскинула рюкзак на плечи и через десять минут шла по древнему руслу. Вот и изгиб реки, здесь под обрывом надо попробовать. Лона собралась уже опустится на колени, когда увидела выступающий их под песка, край мотоциклетной шины.

Откуда здесь может быть мусор, подумала Лона. Она рукой стала отгребать в сторону песок, с опаской поглядывая на нависающую над ней громаду слежавшегося песка. Как только она добралась до сидения, то поняла, что является свидетелем давней катастрофы. Из песка появился высушенный до состояния воблы мотоциклист и его спортивный мотоцикл. Искали его может, да видно недавно песок сдуло с заднего колеса.

Лона оттащила высушенную мумию в сторону и стала осматривать мотоцикл. Он должен быть исправен. Она заглянула в бак с бензином. Он почти полон. А вдруг заведется? Тогда она влегкую доедет до первого жилья и воды. А координаты этого француза она отправит по почте, во французское посольство. Ему уже все равно ничем не поможешь. Только бы мотоцикл завелся. На нем ведь можно проехать километров четыреста. Если не больше. И вода у него есть в двух галлонах. Целых десять литров.

Первым делом Лона напилась. Вот теперь она на коне, может еще денек, а то и два не подавать, признаков жизни, а может совершить ускоренный марш бросок. Что выбрать? Молодость выбирает экстрим. Она надавила на педаль, и движок чихнул. Она еще раз попробовала, и он ровно заработал.

Забросив рюкзак на заднее сиденье, Лона одела ненужный теперь мотоциклисту шлем, опустила забрало и выжала сцепление. На мотоцикле был встроенный компас. Выдерживая направление строго не восток и выбирая дорогу со сравнительно твердым основанием, в первый же час Лона проехала сто километров. А ведь нет еще семи часов часов утра. Если не перегружать двигатель, то на нем можно одолеть и все пятьсот километров. Проехав триста километров она впервые запаниковала. Бензина хватит еще километров на сто, а дальше что делать? Впереди были только безлюдные бескрайние пески. Где же люди?

И вдруг на далеком бархане Лона увидела силуэты верблюдов. А не мираж ли это? Нет, двигаются. Слава богу, теперь она спасена. Небольшой караван. Но это ее спасение, это ее будущий триумф.

Разглядев хорошо направление движения каравана, Лона дала огромный крюк, и сделала остановку в точке предполагаемого пересечения. Мотоцикл она засыпала песком.

Только через час на далеком бархане, она увидела большую черную точку. Точка через несколько минут чуть-чуть увеличилась в объеме. Марево, перекипающий жарой воздух не давали возможности хорошо рассмотреть далекий предмет.

Лона раскинула над головой полог из парашюта и стала ждать. Караван шел точно на нее.

Для пущего эффекта она повернулась к ним спиной и приняла неподвижную позу лотоса, пусть думают, что она занимается медитацией. Картина, конечно, должна быть впечатляющей. Посреди пустыни неподвижным Буддой сидит безмолвная Афродита. Получилось именно так, как она и предполагала. Полчаса прошло, прежде чем у нее за спиной заскрипел песок и послышалась тяжелая мерная поступь и хриплое дыхание. Послышался гортанный, грубый мужской возглас.

– Чощщ!

Рядом с нею остановился верблюд. Боковым зрением Лона увидела, что это был небольшой караван, четыре двугорбых корабля пустыни. На трех верблюдах сидели люди, закутанные в белые одежды, а на четвертом размешалась их поклажа. Неимоверное удивление, если не сказать шок, было нарисовано на их лицах.

Седоки скороговоркой залопотали на непонятном ей языке. Слышалось лишь одно слово, которое она знала: – Кыз, кыз! – что в переводе на немецкий язык означало – девушка.

Лона, величественно повернула голову в сторону невольных нарушителей ее спокойствия и спокойно спросила:

– Шпрехен зи дойч?

Два молодых мужчины в белых чалмах спрыгнули со своих пустынных кораблей и подскочили к третьему, ехавшему в середине каравана. Они почтительно помогли сойти ему на землю. Перед Лоной стоял молодой, судя по бородке, неделю не брившийся, красивый парень арабского происхождения. Он и задал вопрос:

– Фройлян, что вы делаете здесь?

С первого взгляда Лона правильно определила, кто перед ней. Это был представитель золотой молодежи Востока знакомый с Лас-Вегасом, с самыми роскошными отелями мира, имеющий приличное европейское образование, и по всей вероятности, совершающий экстрим путешествие. Приелась цивилизация, захотелось экзотики. И хотя Лона считалась роскошной дивой, но этот молодой мужчина, можно быть уверенным на все сто процентов, покупал себе еще и не таких, как она красоток.

Лона испугалась. Как бы ее случайно не приняли за подсадную утку, ловца богатых женихов. А что? Узнала их маршрут и высалилась с вертолета на их пути. Элементарно. Во взгляде главного седока этого небольшого каравана непроизвольно читалось именно такое предположение. Два других спутника погрубее лицом, и мощнее телом видимо исполняли одновременно функции охраны и прислуги. Они неприязненно смотрели на Лону. Тогда она решила их немного осадить и иронично заявила:

– Джентльмены, о себе такого высокого мнения… Думают, на них устроили охоту… Вернее на их кошелек. Успокойтесь господа, умерьте собственные амбиции. Вы со своими счетами в Швейцарских банках мне не нужны, сколько бы там нулей ни было.

Она попала точно в цель. Молодой красавец с укоризной посмотрел на своих спутников. Были у них видно подобные предположения, и они их оживленно высказали вслух.

– Вы знаете, арабский язык? – спросил бородач.

Лона отрицательно покачала головой.

– Чтобы догадаться о чем вы думаете, не надо быть семи пядей во лбу. А вот другое мне в вас нравится, – сказала она, – То что вы чтите и не забываете традиции и обычаи предков, пропитываетесь их духом. (она чуть не сказала, верблюжьим запахом). Арабский язык я не знаю, но обязательно теперь изучу. Только смею вас заверить, не под вашим чутким руководством.

Отбрила она их с самого начала, и по полной программе. Лона решила сменить позу лотоса, и по естественной женской привычке показать всю красоту и мощь своего бесподобно привлекательного тела. Она встала, разминая ноги, повернулась в одну сторону, во вторую, сняла и перевязала платок, на несколько мгновений приоткрыв белое лицо. На плечи ей упали цвета спелой пшеницы золотистые кудри. Не было еще ни одного мужчины на свете, который увидев Лону, оказался бы равнодушен к ее красоте. Бородач, неделю видевший только верблюдов, да своих двух приятелей, видимо завис от восхищения в воздухе. Он собрался дать распоряжение, что они здесь останавливаются, когда двое других снова презрительно залопотали.

Лона разобрала слово «Мулен Руж». Все понятно, несмотря на ее ухищрения ее принимают за ту, за кого и она приняла бы себя на их месте. За слишком умную и опытную кокотку. Лона, внутренне глубоко оскорбилась. Да как вы только посмели так подумать о ней.

Она собиралась попросить у них воды, свою, она до их приближения выпила и даже не почувствовала, что пила. Почти полный галлон ушел в нее, как в песок.

Слышно было, как жидкость плескалась в новых бурдюках. Но после этого оскорбительного намека, планы у нее резко поменялись. Она равнодушно отвернулась в сторону, давая понять, что аудиенция на лоне природы посреди Африки окончена. Бородач, внимательно выслушавший своих советников-погонщиков, видимо тоже склонился к их мнению.

– Я чем-нибудь могу вам помочь мадам?

– Можете!

– Чем?

– Да, вы можете оказать мне неоценимую услугу. – глядя ему прямо в глаза, подтвердила Лона. Бородач вежливо предложил:

– Водой?… Верблюда вам и компас подарить?…Или вызвать спасателей?… Это я запросто могу сделать, у меня есть спутниковая связь. Через три часа здесь будет вертолет.

Лона насмешливо ответила:

– Верблюда не надо, он у вас дороже Мерседеса стоит. И вертолет вызывать не надо. Я, наоборот, хотела просить вас об одолжении, никому не рассказывать о нашей встрече. Особенно если, вас достанут каким-либо образом с самолета. А помочь вы мне можете…

Бородач предупредительно смотрел на Лону, в то время как его спутники, не очень скрывая, выказывали ей полное презрение.

– Обед мне не на чем разогреть! Костер не могу развести.

Бородач дал указание сопровождающим и один из них нехотя достал из переметной сумы небольшую, газовую плитку-горелку. Бородач сам ее передал Лоне.

– Пожалуйста.

– Спасибо!

Теперь мужчины с интересом смотрели на Лону. Что собственно будет на огне разогревать эта красотка? Перед нею валялся тощий, претощий рюкзак, и пустая пластиковая бутылка из-под воды. Ну, как после этого убедить господ путешествующих, что мадам не специально их поджидала на распутье. Нет у разума таких доводов. Все подстроено и примитивно, и по высшему классу. Мужчина не сможет не оказать женщине помощь и бросить ее посреди пустыни. Тем более если еще женщина такая красивая и имеет такие роскошные формы.

Лона видела, как бородач уже поплыл. Но, это же самое видели не хуже ее, и его спутники. Интересно, кто они? Нанятые проводники или бедные друзья-товарищи детства? Друзья-товарищи детства и юности более ревнивы, подумала она. Они ее могут посчитать претенденткой на тот кусок несметного приятельского добра, от которого и они хотят урвать свою небольшую часть. Кто его знает, сколько времени они уговаривали этого лоха в белом тюрбане, чтобы он согласился на путешествие через пустыню. А тут эта молодая мадам трясет перед ним роскошными, мраморными телесами.

– Я шейх Мансур! – представился бородач. Он явно, в отличие от своих спутников не хотел уходить от Лоны.

– А я баронесса Лона Штерн! – насмешливо ответила Лона.

Великосветский разговор не клеился посреди пустыни. Он, может быть и пошел бы в другом русле, не будь у Лоны двух тайных противников. Один из них, как поняла Лона, на замечание шейха, что не мешало бы подождать, пока девица изготовит свой обед, а потом забрать свое имущество, чай оно собственное, вытащил из переметной сумы еще одну точно такую же плитку-горелку.

– Мы держим путь дальше на Восток! – сказал шейх. – Можете к нам присоединиться!

По всем законам логики, и формальной и диалектической, Лона должна была начать набиваться им в спутники. Не оставаться же умирать от жажды посреди пустыни. Все трое мужчин отлично видели, что у нее нет воды. Воды то хоть она попросит? Не попросила она воды, из принципа.

– Пусть вам в пути в спину дует ветер удачи. Счастливый путь!

Оба погонщика стали поднимать улегшихся верблюдов. На второго подсадили шейха Мансура, покорителя Сахары, на двух других вскочили сами. Четвертый нагруженный поклажей, так и не ложился. Как только караван тронулся в путь, и все три головы повернулись в сторону Лоны, она зажгла газовую, походную плитку, достала из рюкзака умерщвленного ужа и, держа его за хвост, стала поджаривать на огне. Шейх Мансур чуть не упал с верблюда, да и двое других повывихивали шейные позвонки. Послышались гортанные выкрики. Один был соболезнующий, а два возмущенных.

Как же, ведь это были защитники природы, они громко предлагали шейху пришить обратно голову ужа, а вот немке ее отвинтить. Обратно послышалось «Мулен Руж», «Клеопатра», «секс-бомба».

Караван медленно удалялся.

Сволочи, воды не дали! – мысленно выругалась самозванная баронесса – Лона Штерн. Вся хитрость этих диких азиатов была видна невооруженным взглядом. За первым же бугром, в крайнем случае, за вторым они остановятся и станут за нею наблюдать. Так оно и оказалось. Через кромку далекого бархана, который выделялся горным кряжем, среди бескрайних песков, верблюды так и не перевалили.

Здесь они родимые, за ближними песками. В бинокль за мной наблюдают, со смехом подумала Лона. Испытывают мое терпение. Зря. У вас самих не хватит терпения, и вы первые придете просить меня украсить вашу унылую кампанию. То, что у горе туристов идет раздрай, можно было не сомневаться.

И в первом, и во втором случае ошиблась Лона. Никакого раздрая не было, просто шейх Мансур, позвонил в свою службу охраны высоких лиц, и узнал, что из немецкого посольства поступила просьба выделить несколько легких самолетов для поиска в пустыне некоей Лоны Штерн.

– Баронессы?

– Нет, не замужем!

– Нашли?

– Ищут! Говорят туристка! Три дня назад живая была!

– Почему была?

– Очень красивая, говорят. По форме как кувшин, как драгоценный сосуд. Такими алмазами шахские короны украшают.

– Повтори!

– Клад, говорю! Найдешь, бери!

– Да, на клад похожа!

Сопровождающие внимательно прислушивались к разговору своего заказчика. Они работали погонщиками верблюдов, в элитной туристической фирме организующей индивидуальные туры арабских нуворишей через пустыню Сахару. Шейх Мансур был солидный клиент. В пути они должны были оберегать его от разных неприятностей, в том числе и от назойливых жриц любви, которые уже освоили и караванные тропы в пустыне. Самед и Мамед, так звали сопровождающих шейха, услышав краем уха слово клад и драгоценный сосуд, многозначительно переглянулись.

Тысячи кладов было зарыто в пустыне, тысячи легенд ходило по побережью Красного моря. Как же они лопухнулись, не раскусили девицу? Жрет змею, даже воды не попросила, в попутчицы не набивалась. Значит, есть что охранять. Откопала! Клад! В кувшине клад! А сколько может быть этих кувшинов. У…у! Верблюдов не хватит увести. У…у! Скоро ее самолет найдет и тогда…

Самед и Мамед не сговариваясь, дали задний ход.

– Достопочтенный шейх Мансур, ад-Дин Аль-Халабуда! Твой взгляд объемлет Запад и Восток. Твой род богат, известен и высок. Позволь с тобою шейх нам согласиться, что надо за девчонкой воротиться.

Но теперь у шейха выросли рога. Он уперся ими в землю.

– Друзья мои, у вас наверно бред. Забыли моментально свой совет?

– Ах, шейх!

Последовал жесткий приказ:

– Сюда привесть! На эту вот стоянку!

В руке шейха появился увесистый кошель с золотом. Самед и Мамед дуэтом запели:

– Да, в ночь! Ее вам под бочок. Германку!

Кошель естественно перекочевал в руки Самеда и Мамеда. Верблюдов остановили. Сняли поклажу. Стали готовить обед. Раскинули шатер. Шейх Мансур послал Самеда в разведку.

– Сядь на верху и смотри, чтобы не исчезла. Головой отвечаешь.

Заработал портативный кондиционер. Оскорбленный шейх, чьим гостеприимством пренебрегли, лежал в желтом шатре и предвкушал ночную встречу. Днем, даже в пустыне он не осмеливался применить силу. Мало ли как может закончиться эта история? Если ее ищут, тем более с самолета, то могут и найти. А могут и вообще со спутника засечь. Например, его караван ведет спутник. И сверху все хорошо видно. Потом можно будет снимки заказать. А вот ночью, ночью он хозяин в пустыне.

Вдруг, шейх вздрогнул. Зазвонил его спутниковый телефон. Его, как он и предполагал, спрашивали, не подобрал ли он немку в пустыне? Спрашивали, из туристкой фирмы. А ведь у него с ними было заключено соглашение, что для полной имитации переходов древних караванов ему не будут звонить. Только он сам. И вот нарушено одно из важнейших условий. Он попробовал высказать возмущение:

– По какому праву?

Но его перебили.

– С вами желает говорить ваш старший брат. Мустафа ад-Дин Аль Халабуда.

– Брат! Приветствую тебя!

– Взаимно брат!

– Брат, тебе самолеты не испортили переход?

– Нет, брат!

– Ты там случайно, никого не встретил?

– Нет!

– Слава аллаху! Если встретишь немку, красивую, как гавайская гитара, мой совет, не трогай ее.

– Чего так?

– Она хуже мамбы!

– Спасибо брат!

Шейх Мансур почесал семидневную бороду и глянул в небольшое зеркало. Бред или мираж? Перегрелся на солнце? Закручивающиеся кудряшками волосы делали похожим его на древнего грека. Сбрить, что ли? Гмм, это потом. А пока, он серьезно воспринял совет старшего брата. Слово старшего брата, непререкаемый закон для младшего брата. Трогать немку он не будет. Пусть ее трогают и волокут к нему в шатер Самед и Мамед. За что им деньги платят?

– Мамед?!

В шатер просунулась смышленая и услужливая голова Мамеда.

– Слушаю, мой шейх!

– Что там эта красавица делает?

– Разделась до лифчика и в тени лежит, пупок греет. Ах, это не женщина, а рахат-лукум, халва бухарская! Какое тело, какой пупок!

Казалось, мамба укусила шейха. Ящерицей он заполз на вершину бархана. Самед, как пулеметчик к станковому пулемету, прилип к биноклю. С краешка открытого рта у него стекала похотливая струйка слюны. В пустыне и увидеть, такую картину. Шейх Мансур вырвал бинокль у Самеда.

– Как ты смеешь на нее смотреть?

– Гы…ы! – не понял погонщик верблюдов. Собственность пока вроде бы была ничья. Лона Штерн в белоснежном белье сидела в тени своего импровизированного полога из парашютного полотна. Она вычерчивала на песке план ночного налета на лагерь соседей. Ей нужна была вода. Только поэтому она и разделась. Пусть смотрят, ей не жалко, может ослепнут. Главное не снялись бы и не ушли. Нет, не снялись. Вон одна голова сменила другую. Стекла бинокля блестят на солнце. Я бы назвала эту картину, подумала Лона – «Слились архары с природой».