"Димитр Димов. Анатом Да Коста " - читать интересную книгу автора

анатома.
Я выпил кофе и пошел дослушивать речь панамского падре, скорее из
желания не стеснять ее своим присутствием, чем из интереса к католической
риторике.
На другой день меня пригласил па ужин поэт Альвареда. Я с радостью
принял приглашение и горячо поблагодарил его - на таком ужине могло
присутствовать от силы человек двадцать, и я счел за честь оказаться в их
числе. Вечером я отправился к нему, совсем позабыв, что в Чили, так же как в
Испании, все начинается на полчаса позже назначенного времени, и, конечно,
пришел раньше всех. Это дало нам с Альваредой повод посмеяться, после чего
мы погрузились в разговор о его поэзии. Под конец я спросил и его, не слышал
ли он что-нибудь об анатоме Да Косте.
- Нет! - ответил поэт, слегка удивляясь моему вопросу. - Я не знаю
этого анатома.
Я и прежде замечал, что анатомы нисколько не интересуют непосвященных,
и приписывал это их невежеству. На ужин собралось много делегатов конгресса.
Половину этих людей я знал лично: некоторые бывали в Болгарии, других я
помнил по Венскому конгрессу в защиту мира. Здесь я встретил, например,
обаятельного и сердечного бразильского романиста Жетулиу Амейру с супругой
Амелией. Здесь была и седовласая пятидесятилетняя аргентинка Розмари
Оливарес, с которой можно было поговорить на любые темы. Здесь были романист
Франтишек, поэт Чун Тин, критик Гайта, драматург Монтеро и многие другие. И
наконец, здесь я увидел ту женщину, которая сидела со мной за столиком, пока
я пил кофе, отдыхая от речи панамского кюре.
Альвареда представил ее мне, и я узнал, что это бразильская поэтесса
Анетта Жераес. Ее имя мне ничего не сказало. И я с грустью осознал свое
собственное невежество. Обширность проблемы микроклеток в мозжечке, над
которой я корплю десять лет, не оставила мне времени для занятий бразильской
поэзией.
Случилось так, что за столом я оказался по левую руку от Анетты Жераес.
Когда я увидел вблизи ее светло-карие глаза, мне показалось, что они
излучают какое-то золотистое сияние, кроткое, нежное и подернутое печалью,
что напомнило мне прозрачную синеватую дымку, затягивающую берега Бразилии в
знойный безветренный день. Теперь на ней было старомодное черное бархатное
платье с маленькой алмазной брошью на груди, каштановые волосы покрывала
кружевная мантилья. Мантилья была тоже черная, и ее белое лицо под ней сияло
старинной и забытой красотой женщин давних португальских времен, когда
каравеллы Васко да Гамы бороздили океанский простор. Она казалась такой
хрупкой и легкой, что, несмотря на свою неприязнь к мифологии, я невольно
сравнил ее с тропической сильфидой, которую здесь, в Сантьяго, самый
пустяковый сквозняк мог наградить воспалением легких.
О том, что Анетта Жераес действительно боялась воспаления легких, можно
было судить по довольно потертому меховому манто, которое она захватила с
собой, чтобы уберечься от холода. Наброшенное на ее красивые плечи, оно то и
дело сползало, а я рыцарски помогал ей водворять его на место. Впрочем,
защита от простуды - мера, к которой прибегают все разумные люди, приезжая с
экватора. Столовая Альвареды отапливалась только маленькой керосиновой
печкой, стоявшей в углу, и холод в комнате ничем не отличался от холода на
дворе.
Передо мной стояла бутылка вина. Я наполнил бокал своей новой знакомой.