"Димитр Димов. Душная ночь в Севилье " - читать интересную книгу автора

переживания Моклера в кордовской мечети или словесные упражнения
какого-нибудь эссеиста о полумраке собора в Толедо. А Канделита - часть
Трианы и жизни. Канделита продала свое тело, сердце и талант в "Лас
Каденас"... Это настоящее cante hondo,** молодой человек... Потрясающая
человеческая драма, подлинная трагедия, куда страшней судьбы развратника
дона Хуана Тенорио, проглоченного адом и описанного Тирсо де Молиной, или
участи другого прелюбодея, его подражателя, дона Мигеля де Маньяры, который
обесчестил всех почтенных севильских женщин, а потом исхитрился обмануть
бога, раскаявшись и построив госпиталь!.. Вы согласны?
______________
* Рабочий квартал в Севилье.
** Форма андалусского музыкального фольклора, исполненная высокого
трагизма.

Я кивнул и посмотрел на него с интересом.
- Очень хорошо!.. - Маэстро Кинтана тоже посмотрел на меня с
интересом. - Альмасека сказал мне, что вы - серьезный человек... Мы с вами
можем откровенно поговорить о многом. Я не хочу, чтобы вы заморочили головы
своим соотечественникам разной чепухой об Испании!.. А это что такое?
Он быстро и бесцеремонно раскрыл лежавшую на столе папку с
репродукциями, которую я купил в тот день у букиниста. И произошло именно
то, что могло пополнить представление маэстро Кинтаны о моей особе и
наказать его за то, что он обратился к Альмасеке за дополнительными
сведениями обо мне: художник напал на "Фонарь" и "Прачки" - картины,
написанные им прежде, чем он пошел по пути слащавого искусства, которое
принесло ему богатство и славу. На картине "Фонарь" было изображено
несколько проституток, собравшихся под светом уличного фонаря. Зловещие
красноватые отблески падали на этих отверженных, выставляя напоказ
бесстыдные улыбки на отупевших лицах, злобу, цинизм и отчаяние, таящиеся в
их душах. Трудно было представить себе более сильный бунт, более пламенный и
страстный протест против самого мерзостного способа, каким деньги могут
унизить человеческое существо. В картине было что-то сильное, берущее за
душу, почти в стиле Гойи.
Лицо художника болезненно дернулось, словно его ударили хлыстом.
- А!.. - протянул он потерянно. - Где вы нашли эту репродукцию?
- У букиниста.
- Она давным-давно разошлась... Верно, вас здорово ободрали?
Я промолчал. Я купил ее всего за десять песет. Букинист и не
подозревал, какова ее настоящая цена. Маэстро Кинтана захлопнул папку.
Несколько минут он просидел неподвижно и удрученно, словно пришибленный
обвинением, которого не мог опровергнуть. Наконец он справился с собой и
проговорил глухо:
- Теперь вы знаете, что когда-то я шел, другим путем. Я бы придушил
Альмасеку за то, что он прислал вас ко мне... И я дал бы тысячу дуро, чтобы
эта репродукция не попала к вам в руки.
- Почему? - спросил я смущенно.
- Потому что теперь я должен рассказать вам о себе.
- В этом нет необходимости, - сказал я с сочувствием, которого художник
не заметил.
Он пристально смотрел на папку с репродукциями, словно все еще