"Томас Диш. 334" - читать интересную книгу автора

только рисовать он умел не очень хорошо. Кроме черепов. Черепа, змеи, орлы,
фашистские самолеты выходили у него вполне натурально. Может, надо было
пойти в художественную школу. Он переделал лицо Милли в длинноволосый
блондинистый череп. Его пробирала тошнота.
Тошнота пробирала его до самых печенок. Может, это из-за шоколадки,
съеденной вместо горячего завтрака. Он не придерживался сбалансированной
диеты. Ошибка. Полжизни он питался в кафетериях и спал в общагах. Не жизнь,
а черт-те что. Ему нужен дом; размеренность. Ему нужна хорошая добрая ебля.
Если они с Милли поженятся, у них будут двуспальные кровати, собственная
двухкомнатная квартира, во второй комнате только две кровати, и все. Он
представил себе Милли в ее щегольском костюмчике стюардессы. Потом с
закрытыми глазами принялся мысленно раздевать ее. Сначала синяя курточка с
монограммой "Пан-Ам" над правым кармашком. Потом он раскнопил кнопку на
талии и расстегнул молнию. Юбочка с шелестом сползла по гладкому антрону
комбинации. Розовой. Нет - черной, с кружевным подолом. Блузку она носила
старомодную, с длинным рядом пуговиц. Он попытался представить, что
расстегивает их по одной, но как раз в этот момент Оренгольд решил
отпустить одну из своих идиотских шуточек. Ха-ха. Он поднял глаза и увидел
Лиз Тэйлор из прошлогоднего курса истории кино, со здоровыми розовыми
буферами и шевелюрой из голубой проволоки.
- Клеопатра, - произнес Оренгольд, - и Франческа да Римини потому
здесь, что грех их не такой тяжкий.
Римини - это был город где-то в Италии; так что опять возникла карта
Италии.
Италия, гениталия.
Интересно, на хрена ему, по-ихнему, вся эта фигня? Кому какое дело,
когда родился Данте? Может, вообще никогда. Ему-то что с того - ему, Берти
Лудду? Ничего.
Вот какой вопрос надо поставить ребром, а не задницу зря просиживать.
Но не будешь же спрашивать телеэкран - а Оренгольд был именно что на
экране, пятно мерцающих точечек. Его и в живых-то нет уже, говорил проктор.
Очередной чертов дохляк-специалист с очередной чертовой кассеты.
Смех, да и только: Данте, Флоренция, "Символические наказания"
(которые старая надежная Покахонтас как раз сейчас заносила в свою старую
надежную тетрадку). Это же не средневековье хреново. Это хренов двадцать
первый век, а он - Берти Лудд, и он влюблен, и ему одиноко, и он без работы
(и, вероятно, без шансов ее найти), и ничего тут не поделаешь, хоть ты
тресни, и податься некуда во всей проклятущей развонючей стране.
Что если Милли он больше не нужен?
Ощущение пустоты в груди раздулось до немыслимых размеров. Он
попытался отогнать его мыслями о пуговицах на воображаемой блузке, о теплом
теле под блузкой, об его Милли. До чего ж ему тошно. Он выдрал из тетрадки
листок с черепом. Сложил пополам и аккуратно разорвал по сгибу. Он повторял
процесс до тех пор, пока обрывки не стали такими крохотными, что больше не
рвались. Тогда он ссыпал их в карман рубашки.
Покахонтас не сводила с него глазенок и криво лыбилась, и оскал ее
повторял, слово в слово, за плакатом на стене: "Берегите бумагу, не
транжирьте зря!" Покахонтас была задвинута на экологии, и Берти оказался
вблизи опасной черты. Он рассчитывал на ее тетрадку, когда будут выпускные
экзамены, так что состроил виноватую улыбку. Улыбка у него была