"Томас Диш. Концлагерь " - читать интересную книгу автора

Как-то я подумывал сделать, чтобы толстяки не падали духом,
специальную книжку и назвать ее "Пятнадцать знаменитых жиртрестов". Доктор
Джонсон, Альфред Хичкок, Сэлинджер, Фома Аквинский, Мельхиор, Будда,
Норберт Винер и т, д.
Сегодня ночью пружины молчат, но то и дело между мафиозными
посапываниями вклинивается чей-нибудь вздох, Донни или Питера.


18 мая

Час вечерний с юным Ригор-Мортисом. Может, зря это я так его прозвал,
незаслуженно; все-таки он тут мой ближайший, можно сказать, приятель.
Несмотря на всю свою упертость, человек он серьезный, доброжелательный, и
беседы наши, надеюсь, представляют для него нечто более, нежели просто
упражнения в риторике. Что до меня, я-то в своих ощущениях разбираюсь:
кроме евангелической тяги обратить в свою веру, речь об истовом желании
понять его - ведь это Эр-Эм и такие, как он, бесконечно тянут эту
немыслимую войну и верят, со всей искренностью, усомниться в которой у меня
ни малейших. оснований, что исполняют моральный долг. Или согласиться с
тезисом наших неомиллсианцев (скорее, неомакиавеллистов), которые
утверждают, что электоратом просто манипулируют, что все мы - не более чем
галерка мировой драмы, что общественное мнение формируется на вашингтонском
Олимпе с легкостью необычайной, примерно так же, как (предположительно)
контролируется пресса.
Иногда хотелось бы в это верить. Если б убеждать было так легко,
может, голоса нескольких праведников и возымели бы некий эффект.
Но факт остается фактом: ни мне, ни кому бы то ни было из моих
знакомых по Комитету за односторонний мир не удавалось убедить в
аморальности и безумии этой войны никого, кто в глубине души уже так не
считал бы, и кого не убеждать нужно было, а только ободрить.
Может, Андреа права; может, войну эту следует оставить политикам и
пропагандистам - так называемым экспертам. (Примерно так же Эйхмана можно
было бы назвать "экспертом" по еврейскому вопросу. В конце концов, он даже
знал идиш!) Забыть противоречия, посвятить таланты исключительно музам!
А душу, значит, дьяволу?
Нет; пусть оппозиция - дело безнадежное, смириться было б еще хуже.
Взять хоть Янгермана: он смирился, ушел в себя, надел на совесть намордник.
Что, придала ему силы ирония? Или музы? Когда поднимаешься выступить с
речью на присуждении степени и полаудитории демонстративно выходит, где
твоя горняя невозмутимость, о поэт? А последняя его книжка - такая
слабая!..
Но Янгерман, по крайней мере, понимал, что хочет сказать своим
молчанием. Когда говорю с Эр-Эмом, кажется, меняется сам язык.
Я цепляюсь за смыслы, а те ускользают, словно мелкая рыбешка в горном
ручье. Или - вот метафора получше - это похоже на потайную дверь в
каком-нибудь фильме ужасов. Когда нажимают на скрытую пружину, и книжный
шкаф проворачивается вокруг оси, и с другой стороны - неровный, шероховатый
камень. Надо бы попробовать разработать этот образ.
Напоследок еще несколько слов про Эр-Эма: мы друг друга не понимаем -
и, боюсь, понять не можем. Иногда подумываю, не потому ли это, что он