"Джозеф Д'Лейси. Мясо " - читать интересную книгу автора

уже никто не ухаживал. Груда битых кирпичей - все, что осталось от стен
моста, - служила ему ориентиром для поворота. Машины практически не ездили
по этому участку дороги - только заводские автобусы с рабочими да грузовики,
груженные мясом. Никто и никогда не ходил по дороге пешком, только он,
Ричард Шанти. Место здесь было глуховатое и небезопасное. Мост еще стоял, но
его опорные боковые стенки давно рухнули. Мост соединял берега канала,
который тянулся до самого города, а другим концом упирался в пустошь.
До кирпичей было пять миль. Это была первая веха его воскресного
маршрута. Добежав до кирпичей, он сворачивал с дороги, и тропинка увлекала
его вниз, прямо в заросли ежевики, крапивы и колючего боярышника. Он с
благодарностью принимал раны и ожоги, оставляемые на его коже дикими
растениями. Тропинка так заросла, что казалось, будто продираешься сквозь
джунгли на дне гигантской впадины. Густые заросли окружали его со всех
сторон. Ему приходилось пригибаться, увертываться от ползучих растений и
колких веток молодых деревьев, которые проросли здесь с тех пор, как
таинственный обходной путь был всеми забыт и заброшен.
Он свернул влево от моста, убегая все дальше от цивилизации. Поверни он
направо - и давно нехоженые дороги привели бы его в самый центр Эбирна, а
его туда совсем не тянуло. Ветки хлестали его по лицу и рукам. Упавшие сучья
и корни деревьев цеплялись за ноги. Раны и ссадины, постоянное ощущение
опасности и надвигающейся угрозы - все это делало воскресные пробежки
особенно трудными, но зато благотворными.
Он неукоснительно соблюдал единственное правило: если он бежит, то
ничто не в силах его остановить, разве что физическая неспособность
двигаться. Но до этого еще ни разу не доходило.
Только во время воскресных пробежек у него возникало искушение
остановиться, и оно не имело ничего общего с желанием прекратить мучения,
которым он себя подвергал. Через пару миль потайная тропка становилась шире,
по обе стороны обозначались склоны, и создавалось впечатление, будто
находишься вовсе не в овраге, а на вершине насыпи. Его по-прежнему обступал
плотный кустарник, но теперь все чаще просматривалась пустошь, окружавшая
город. Никто не осмеливался нарушить эту природную границу. Его собственный
дом стоял относительно недалеко от края пустоши - от запущенной земли его
отделяла широкая полоса полей и лесов. Впрочем, отсюда, с этой точки, где
насыпь подходила к стоячим водам старого канала, он мог видеть прямо перед
собой эту бесплодную землю, бесполезную и пустынную.
Казалось, она никогда не знала подкормки и ухода. Вместо этого ее
темную, неровную поверхность укрывала тяжелая черная пыль. Это было похоже
на застывшие волны черного моря или на черную пустыню с крохотными
барханами. Иногда в пыли мерцало что-то белое - это потревоженная ветром
грязь обнажала гладкий, как зеркало, камень. В пустоши не было ничего.
Ничего, кроме жажды, голода и одиночества до самой смерти. Эта безысходная
пустота манила его. Здесь он мог бегать, постепенно уничтожая себя. Смерть
была бы медленной, зато предсказуемой. Ему казалось, что это и есть
идеальный конец жизни экзекутора.
Вскоре густой кустарник, на полтора фута выше него, редел, и он выбегал
на открытую насыпь.
В том месте, где насыпь встречалась со старым водоканалом, пролегала
дорога, по которой, сверни он налево, можно было бы вернуться домой.
Продолжать путь прямо не имело смысла, поскольку тропинка и насыпь