"Андрей Дмитрук. Служба евгеники (Авт.сб. "Ночь молодого месяца")" - читать интересную книгу автора

из пожарной охраны в третий раз погладил ее выше колена, подумала Таня,
что туфли, вероятно, лучше сменить на привычные растоптанные босоножки.
Эта радость, явная, была прочно связана с другой, тайной, радостью -
сегодняшним приездом Валерия Крохина, Валерочки, водителя-дальнобойщика,
двадцатитрехлетнего увальня с белыми ресницами, силача и добряка, которым
Таня управляла с ловкостью опытного диктатора. Удачно, что туфли появились
именно сегодня: встречая возлюбленную после многодневной разлуки, Валерий
будет ослеплен красотой Таниных ног и лучше поймет, каким сокровищем он
владеет. А она, дав собой как следует повосхищаться, сошлется на усталость
и к Валерочке не поедет... или поедет, но после долгих уговоров.
Такими сладкими и беспокойными мыслями была занята Танина голова, когда
вдруг очутился перед ней за столиком коренастый лысеющий мужичок с хриплым
дыханием и большими красными кистями рук. "Местный", - сразу решила Таня,
углядев его клетчатый гэдээровский пиджак, каковыми был нынче набит
главный одежный магазин. Но в светлых, невинных глазах мужичка, в том, как
застенчиво он поздоровался, содержалось прямое указание на селедку, пиво и
шницель. Поэтому Танюша, столь грубо возвращенная к своим финансовым
неурядицам, даже не подала меню, а затараторила нудным голосом:
- На первое - суп харчо, бульон куриный. На второе - цыплята табака,
бастурма, котлеты "интурист", осетрина фри...
"Вот тебе шницель", - разглядывая майоликовое блюдо на колонке и
небрежно постукивая карандашом по блокноту, ждала сакраментального вопроса
о холодных закусках, чтобы окончательно добить клиента трехрублевым рыбным
ассорти.
- И голос у вас тоже красивый, звучный! - мягко сказал мужичок,
поднимая глаза, ставшие вдруг невыносимо пронзительными. Совсем другое
существо глянуло через глазницы из рыхлого и неуклюжего тела в клетчатом
пиджаке и сорочке с перекрученным шелковым галстуком.
Испугалась Таня и ничего не смогла ответить, да и отвечать было поздно,
поскольку разом стихли вопли оркестра, оравшего в адрес пожилого
контрабасиста:

Дя-адя Ваня, хороший и пригожий,
Дя-адя Ваня, всех юношей моложе...

И говор людей, пытавшихся перекричать оркестр, и звон посуды тоже
пропали. В свалившейся чудовищной тишине цепко, испытующе глядел странный
гость, положив руку на пустую тарелку.
Внезапно поняла Татьяна из этого простого жеста, что мужичок никогда в
жизни с тарелки не ел. И сразу все начало становиться понятным, несмотря
на исчезновение зала и серовато-белое сияние, окружавшее теперь Таню,
гостя за столом и сам столик с тремя пустыми стульями (двое ребят и
девушка, сидевшие до прихода мужичка, как раз пошли танцевать).
Его глаза потеплели и улыбнулись.
- Я рад, что вы так сообразительны. Садитесь.
Таня села. Пол чувствовался под стулом и ногами, но был невидим; нежно
сиял туман под английскими туфельками.
- Вы... марсианин, да? - робко спросила Таня, ободренная его улыбкой -
пожалуй, слишком тонкой и мудрой улыбкой для забубенной физиономии
пятидесятилетнего выпивохи-склеротика.