"Андрей Дмитрук. Бегство Ромула (Цикл "Летящая" #7)" - читать интересную книгу автора

Скорей, скорей, пока не вздыбилась волна самосохранения...
_Они_ не остановят, ибо чтут чужую свободу. _Они_ сделали все, что
могли, - прочли проповедь...
Спуск. Такой податливый. Подушечка пальца почти не чувствует
сопротивления. Спуск...


Когда лаурянин, в белоснежном камзоле с золотой нагрудной цепью,
коротких белых штанах и лайковых сапогах с кружевными отворотами, ступил,
небрежно откидывая широкий струисто-синий плащ, в луговое разноцветье, -
голова его закружилась от запахов. Полынь и мед, пряное и приторное, смола
и высушенные солнцем травы, и пугливый воздушный след пробежавшего зверя,
и гнилая струя болот.
Впереди заросли глубиной по колено, а то и по пояс - скромные белые
лепешки тысячелистника, лиловый железный чертополох, нежная медовая кашка,
обильный желтый дрок... Дождевые липкие русла. Подкова кряжистых сосен.
Яростный щебет в куполе одинокой яблони-дички. В лесу - серые, угловатые
не то утесы, не то бастионы. Космодром Земля-Главная.
Отсюда стартовали первые переселенцы на Лауру.
Здесь окончит свой печальный путь по Земле их далекий потомок, пилот
Ромул.
Он осмотрелся и увидел трехцветную, черно-бело-рыжую кошку,
притаившуюся в безопасном отдалении. Взглядом и позой кошка излучала испуг
и ненависть. Ромул сделал шаг, она сорвалась с места и беззвучно исчезла.
Пилот шагал, подставляя заоблачному ласковому светилу бледно-смуглое,
костистое, остробородое лицо; шагал, высоко поднимая колени, отмахивая
перчаткой в перстнях наглые одуванчики чертополоха. За лаурянином упругой
походкой атлета спешила полупрозрачная статуя, молочно-аметистовый
Дискобол, очерченный огнем по контуру мышц и каменно-кудрявой слепой
головы, - ангел Второго Возрождения. Антиутилитаристы, поднявшие
"эстетическую революцию", вложили бездну выдумки и вкуса в каждый
тогдашний инструмент, корабль, робот.
Лес расступался молча, только хрустели под сапогами сухие шишки. Птицы
давно отыграли свадьбы, учили оперившихся птенцов мудрости осеннего
перелета и голос подавали редко.
Сосны боязливо касались стены. Ноздреватая серая кладка замыкала цирк.
Тысячелетняя шуба винограда щетинилась очередной свежей порослью. Ромул
вскарабкался на осыпь, прошел проломом, подобным ущелью.
Он остановился, не видя смысла идти дальше; робот замер, полуоторвав
ступню от щебня. Подкравшись, ворвался в проломы ветер, напоенный
цветочным медом и смолой, принес сухую пыльцу, и чешуйки сосен, и крылышки
мертвых насекомых; взвихрил тополя, заиграл изнанкой листьев - белыми
зеркальцами...
Счастье обретения покоя, сон безлюдных просторов, глухая боль потери -
неужели так много может навеять ветер прародины? Бормочет, смеется, игрой
белых зеркалец завораживает Земля, покинутая, но незримо полная - до
самого облачного свода - чувствами ушедших, памятью об ушедших. Он, Ромул,
- беглец, отщепенец. Разорвана нить духовной связи с общиной Лауры, с
Учителями. Он один против шелестящего колдовства июльской Земли.
...Костром загудели, затрещали встопорщенные тополя, истаяла пелена