"Андрей Дмитрук. Бегство Ромула (Цикл "Летящая" #7)" - читать интересную книгу автора

стала автономной общиной. Кажется, даже раньше, чем на вашей планете
основали колонию! - Ее улыбка стала чуть кокетливой.
- Имя, вполне достойное своей носительницы, - поспешно сказал Ромул,
чтобы не услышать точной даты рождения Виолы. - К тому же одно из тех, что
слывут красивейшими в нашей общине, где каждый стремится наречь дитя в
память героя древности либо прославленного образа искусства. Виолой
звалась дивная героиня шекспировской "Двенадцатой ночи"...
Просияв, хозяйка хлопнула в ладоши:
- Как чудесно! Меня назвали именно в честь _этой_ Виолы!
И сразу погрустнела. Спросила трепетно, почти заискивающе - переходы ее
настроений были мгновенны:
- Почему вы не верите мне? Как мне доказать, что я не замышляю зла
против вас?
Ромул только вздохнул.
- ...Учитель обожал готику. Шоколадный дуб стен. Пестрые клинки
витражей. Епископские резные кафедры и кресла со спинкой в рост жирафа,
увенчанные зубцами и крестами. Учитель сказал Ромулу, боком сидя в
кресле-небоскребе, раскинув пурпурную мантию по подлокотникам:
- Соблаговолите объяснить мне, почему столь огорчена ваша нареченная
невеста? Как вы, рыцарь, дерзнули быть жестоким с Розалиндой, кроткой
голубицей, беззаветно любящей вас?
- Разве она не открыла вам свою душу. Учитель?
- Нет. - Дрогнули козырьки седых бровей, судорога гнева зазмеилась по
длинному сухому лицу. - Она уязвлена, но чувство Розалинды к вам не
остыло. Она молчит, хотя надлежало бы...
- Учитель, - впервые в жизни решился Ромул перебить того, кому поверяли
самое сокровенное все три тысячи жителей братства. - Учитель, спасите
меня, ибо пришли губительные сомнения, и нет мне покоя даже ночами.
- Рассказывайте, рыцарь. - Старик величественно откинулся на спинку
кресла, смотрел свысока, надменностью скрывая раздражение.
Горло Ромула сжалось. О чем же рассказывать? О том, как год за годом
проходил он по центральной площади столицы, по гигантской мозаике,
изображающей Муз и Гениев с Дарами Свободных Искусств? Проходил под
сахарным портиком Эрехтейона, а по левую руку рыбой-пилой, вставшей на
хвост, целился в желтое неземное небо Кельнский собор, а по правую руку
надувал затканные барельефами паруса башен храм Кандарья-Махадева, а прямо
за спиной Микеланджелова Давида лезли в глаза, оттесняя друг друга, и арка
Тита, и колонна Траяна, и православные золотые луковицы... Рассказать, как
год за годом накапливалось в нем пресыщение всеми этими подлинниками; как
начало вызывать тошноту всеобщее безудержное преклонение перед каждым
старинным кирпичом или бубенцом от конской сбруи? Как раздражали вечные
лаурянские самовосхваления - с высоких трибун и в интимном застолье: мы-де
последние, истинные блюстители человеческого естества, стражи нетленных
ценностей?.. Страшно превращение целой планеты в музей, декорацию,
кладбище!
Ромул выдавил из себя лишь одну короткую фразу:
- Учитель, мне необходимо побывать на Земле.
Наставник братства, великий философ и художник, должен был понять
молодого пилота. Успокоить мудрым, терпеливым словом, доказать
справедливость уклада Лауры. Тогда Ромул еще не ожесточился; стоя перед