"Андрей Дмитрук. Ответный визит (Авт.сб. "Ночь молодого месяца")" - читать интересную книгу автора

щебень плаца, и буйный кустарник врывался в распахнутые двери бараков.
Лосев молчал, щурился в сторону. Хрустя щебнем, подтянутый и стройный
гость шагал вдоль угрюмой стены. Перейдя ржавые, словно запекшейся кровью
покрытые рельсы узкоколейки, они вошли в широкие, обитые железом ворота
здания под трубой. И гость, не сказав ни слова, с лицом строгим и
неподвижным, прогулялся вдоль длинного ряда душевых колонок и потрогал на
полочках каменные кубики мыла, так ни разу и не использованные триста лет
назад. Святополк своими мыслями заставил гостя поднимать глаза к дырочкам
душа и подолгу стоять так, изучая остатки облупившейся краски, поскольку
не воду давал этот душ...
А потом они поднялись к печам; поднялись по ветхой лестнице, потому что
огромные грузовые площадки - лифты, некогда поднимавшиеся к печам из
душевой, давно приросли к фермам своих шахт, да и не поехал бы на них
никто из землян, будь они трижды исправны.
Многочисленные печи встретили гостя по-разному. Одни, наглухо прикрыв и
задвинув засовами толстые стальные заслонки, другие - распахнувшись
настежь и обнаружив затхлое нутро, где, кроме пушистой пыли, ничего уже не
было на острых ребрах колосников.
Гость провел холеным пальцем по ребру, счищая пыль, и оттого показался
Лосеву чуть более близким, человекоподобным.
Но ничего не было сказано ни возле печей, ни после спуска на первый
этаж, в демонстрационный зал музея. Гость бегло осмотрел стенды с
пожелтевшими фотографиями, документы, увенчанные изображением птицы.
Задержался перед витринами.
Там, за стеклом длиной в пятьдесят метров, давно слежалась бурой массой
женская, мужская и детская обувь - она и в новом-то виде была такой
нелепой, тяжелая старинная обувь, а теперь еще сохла три века слоем выше
человеческого роста, и трудно было разобрать подробности. Игрушки тогда
тоже были не чета нынешним... Во всю длину зала, высотой почти до половины
стен - срез толщи линялых медведей, грузовичков и мячей, сморщенных, как
печеные яблоки. Множество совсем убогих кукол-самоделок из мешковины,
размалеванных сажей...
Витрины были сделаны сразу после того, как здесь все кончилось.
Огромные витрины, реклама древней всемирной парикмахерской, где выставлен
напоказ целый стог волос: жестких, курчавых и черных, шелковистых русых,
длинных, льняных детских кудряшек и седин, состриженных целиком, до корня.
И маленькие витрины, полные радостного блеска, - золотые россыпи,
сказочная пещера, аквариумы с яркой радостью, до половины заваленные
золотыми и серебряными коронками, иногда и с зубом в середине, заваленные
искристыми драгоценностями, обручальными кольцами...
Закат немыслимо раскалил перисто-кучевое небо, когда они выбрались на
плац. Дальше несколько бараков были в натуральную величину сделаны из
черного мрамора, и гнутые столбы ограды тоже, и посреди плаца огромные,
выше бараков, изломанные мраморные фигуры с гигантскими провалами глазниц
сплелись, протянув руки к Вечному огню.
Собственно, в реальной части разрушение тоже было остановлено: железо,
дерево и прочие материалы законсервированы в те времена, когда люди сумели
надежно это сделать.
Остановились возле огня в бронзовом венке. Маска гостя, суровая,
заострившаяся, оживлена только пляшущими бликами. Суровость можно