"Андрей Дмитрук. Память (Наследники) (Авт.сб. "Ночь молодого месяца")" - читать интересную книгу автора

ждет, как бы тебя проглотить. А лес... Я невольно говорю сейчас
категориями древних. Пытаюсь понять, откуда это во мне, родившемся за
пятьдесят парсеков от ближайшего дерева... Извините.
- Ничего, продолжайте.
- Да, конечно, вы суммируете наблюдения... Короче говоря, я люблю
отдыхать в одном из лесных заповедников Северной Америки. Кругом чудесный
сосновый бор... Знаю, что многие мои друзья облюбовали для отдыха атоллы в
Тихом океане, пальмовые рощи Инда, прерии Техаса и Гималайские кряжи, но я
не мог иначе... Вы когда-нибудь видели сосну?
- Тут у нас есть сосны.
- Очень хорошо. Я назвал свое жилище гасиендой... Сам дом построен из
настоящих сосновых досок, сбитых деревянными же клиньями. Недавно я
получил отпуск и, разумеется, полетел в прекрасный сентябрьский Орегон...
Вообразите себе: веранда, вечер, мошкара под колпаком настольной лампы,
чашка черного кофе... Наверху, в вершинах, бормочет ветер, а под стволами
тихо, тепло, темно.
Так вот посидел, попил кофе и отправился спать - такой умиротворенный,
на себя непохож. Среди ночи просыпаюсь. Тишина. За окном - силуэты стволов
и звезды. Лежу и думаю: чего проснулся? А на душе тревожно. Голова в огне.
Никогда со мною такого не было. Так ясно мне представилось: ведь это же
преступление - не спать, рассвет скоро, а тогда... уже и калачиком
свернулся, и глаза закрыл прилежно. Но слишком силен был во мне анализ, и
я уцепился за свой непонятный страх - что "тогда"? Кругом был холод,
Валик, жестокий холод. Вернее, ожидание холода... Хвататься за последние
крошки сна, а потом идти, спешить куда-то...
Мне чудился промозглый, невиданно унылый путь, блуждание по мертвому,
тесному, разделенному на клетки пространству. Там нет опасности, есть
только убийственная монотонность работы, когда хочешь спать - и не можешь.
Иначе случится что-то ужасное. День за днем, год за годом, как вечный
двигатель... И глаза в темноте комнаты! Я был не один. Кто-то осторожно и
тихо следил за мной, боясь обеспокоить - следил по-собачьи, голодными
глазами. Жизнь его зависела от меня, только от меня. Я - грязный,
отупевший человек-двигатель - был кормильцем, хозяином жизни нескольких
еще более слабых существ. Они ждали меня, когда я возвращался вечером, как
первобытный охотник из джунглей; они хранили мой короткий сон, боясь
кашлянуть в душном воздухе моей конуры... Я чуял их запах...
Нет, утром все кончилось. Позже мне удалось узнать... Когда-то на месте
моего леса стоял огромный город. Даже сейчас еще археологи находят среди
сосен ржавые каркасы домов, обвалившиеся туннели. А в городе жили миллионы
людей. Они рождались, росли, растили свою злость: им не хватало кислорода,
света, простора. Они грызли себя и других, завидовали, строили иллюзии...
И работали: однообразно, ординарно, все, как один, из поколения в
поколение - сначала мучились, потом привыкали, тупели, рефлекторно делали
заученные операции. Старели, умирали... В эту ночь я стал одним из них...
- Ясно, - сказал Вишневский и встал из-за стола. - Вы не первый и не
самый трудный. Дело в том, что у Земли громадное прошлое. Его отголоски
лучше всего слышны в пустынных заповедниках. Остаются не только ржавые
каркасы - во времени ничего не теряется. Вы здоровы, Иржи. Это просто
неизвестный науке вид информации, так сказать, долгосрочная телепатия,
записанные непонятным кодом чувства и мысли наших предков.