"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

Френсис звучали вальяжные нотки богатой вестчестерской матроны, а в болтовне
Молли явственно чувствовался акцент, свойственный бедноте Бронкса. Где-то
посередине этой мешанины стилей и на равном удалении от социальных полюсов
был мой отец. Его старшая сестра прорвалась наверх, младшая вызывающе вышла
замуж за человека из низшего сословия. Его же судьба еще как бы не
определилась. Причем ставка на него делалась по крупной. Все-таки
единственный сын. Кто станет в семье белой вороной - Френсис или Молли? Речь
шла не просто о его участи, но о том, каков будет окончательный приговор
судьбы им всем.
Откуда я все это знал? Тогда, темнеющими воскресными вечерами, я
воспринимал разговоры лишь частично. Начинались они вполне спокойно,
пестрели любезностями, но затем почти неприметно переходили в тональность
вражды. В тот день бабушка Гэсси взяла мою новенькую верблюжью курточку
посмотреть, как мама мне ее сшила.
- Мило, мило, - сказала она, поднимая брови и опуская уголки рта. - А
подкладка-то, надо же! Ну и невестушка, ни перед чем не остановится!
Понимать это ее высказывание следовало, имея в виду бабушкину бедность.
Она твердо держалась точки зрения, что моя мать непрактична и разбазаривает
деньги отца направо и налево. Мать-то знала, насколько это неверно. Явно
клеветническое это измышление глубоко ее уязвляло. Ей было неприятно, что
бабушка Гэсси считает себя вправе хвалить или порицать ее по поводу того,
как она одевает детей, как ведет домашнее хозяйство и хорошо ли заботится о
муже. При том, что бабушка говорила ласковым голосом, в ее высказываниях
сквозил двойной смысл и коварство. Она способна была довести мать до слез,
что в тот раз и случилось. Моя неуравновешенная мать сорвалась на крик, и
отец велел ей взять тоном ниже. Я выискивал в книжках картинки. Заводил
виктролу, глядел, как вращается диск. У бабушки с дедушкой был аквариум с
золотыми рыбками: я смотрел на рыбок, изучал их повадки.
Наш визит явно подошел к концу. Мать не пожелала сказать "до свидания".
Надела на меня куртку, застегнула, потом взяла за руку и вывела за порог.
Дед, в тапочках, вышел за нами.
- Роуз, - выйдя в коридор, обратился он к матери. - Ты не сердись на
Гэсси. Такая уж она и есть, ведь это она не со зла, она тебя очень и очень
уважает.
- Ну, папа, - сказала моя мать, - какое же это уважение? Тут даже
вежливостью не пахнет. Вы-то все понимаете, вы добрый, даже, пожалуй,
чересчур добрый.
Она обняла деда, а потом мы спустились по лестнице в вестибюль и
подождали там отца. Какое бы беспокойство перед лицом окончательного
приговора судьбы или, быть может, Бога ни руководило бабушкой, мать не могла
отнестись к ней с пониманием. Старушка вновь и вновь намекала ей, что она
недостаточно хороша, чтобы войти в их семью, недостаточно хороша для моего
отца, что она не та, кто ему нужен.
Жизнь моя протекала в неустойчивом климате настроений матери, и в такие
дни, после этих визитов, небеса чернели. Спускаясь по лестнице, отец
насвистывал, он всегда насвистывал, когда наперекор неприятностям старался
сохранять присутствие духа. В сумерках мы стояли на автобусной остановке.
- Почему ты позволяешь ей так со мной разговаривать? - проговорила
мать. - Тебе что, на меня совсем наплевать? Что бы я ни сделала, все ей не
нравится, все не так, все неправильно. Тарелку у нее вымою, и то она за мной