"Извек" - читать интересную книгу автора (Аладырев Святослав)

Глава 18

Микишка еле удерживался в седле. Дрожащие руки упирались в окровавленные дуги рогов. Шайтан осторожно ступал трёхпалыми копытами, колдобины обходил, голову старался нести ровно, без единого колыхания. Сотник, в любой момент готовый подхватить ополченца, ехал рядом. Ворон, всё понимая, вышагивал ноздря в ноздрю с рогатым собратом.

Алтын повёл затуманенным взором, двинул головой и едва не свалился. Разлепив сухие губы, тихо прохрипел:

— Скоро ручей… по течению вниз, мелкая заводь… Рядом капище, старое, там не… — он замолчал и бессильно закрыл глаза.

— Всё понял! Молчи! — затараторил Извек. — Впереди будет ручей, по нему свернуть с дороги, до заводи, туда не сунутся, место заговорено! Правильно?

Микишка, не открывая глаз, еле кивнул. Извек оглянулся, думал об одном: только бы доехал, не свалился на дороге, где в любой момент может появиться нечисть. Только бы доехал, а там будет проще, отпою вином, отолью водой, припомню пару воинских заговоров. Хотя, помогут ли не известно. Воинские премудрости — против резанных, колотых и битых ран, а против удара магическим огнём могут оплошать.

Пока размышлял, вглядываясь в просветы между деревьями, кони замедлили шаг. Дорога спускалась вниз и пересекала широкий ручей. Ворон оглянулся, будто ожидая разрешения, и осторожно ступил в воду. Шайтан, как на привязи, двинулся следом. Сотник настороженно прислушивался, но тишину, нарушало только лёгкое журчание под ногами. Скоро ручей свернул вбок. В месте изгиба поблёскивал неглубокий круглый омуток, с ровным, выложенным гладкими валунами, дном. Прямо из воды, по склону, поднималась дорожка из таких же плоских камней.

Кони протопали вперёд и остановились. Не успел Сотник покинуть седло, как Шайтан аккуратно улёгся посреди заводи и замер. Почувствовав прохладу, Алтын разжал пальцы, медленно сполз в воду. Голову опустил на торчащую из воды ступень и, заметив подскочившего дружинника двинул рукой, чтоб не трогал:

— Так лучше, — пробормотал он. — Отдохну малость.

Сотник кивнул и остался стоять рядом. С радостью замечал, как бледность уменьшается на глазах. Шайтан вытянул шею, лизнул лоб, щёки. Ополченец зажмурился, чуть улыбнулся, почувствовал, как кожу опять пощипывают мелкие иголочки. Ощущение было такое, будто долго сидел на морде не двигаясь, пока не отсидел и теперь затёкшая физиономия начинает отходить.

Убедившись, что спутник не собирается умирать, Извек расстегнул суму, вынул флягу и выдернул пробку. Микишка углядел заветный сосуд, вздохнул, приподнялся на локтях:

— Либо вина испить, может полегчает? С ним всегда легчает! За исключением тех случаев, когда не легчает, а?

— Испей, хуже не будет, — улыбнулся Извек.

Довольно смотрел, как ручищи давешнего покойника запрокидывают флягу и направляют рубиновую струйку в открытый рот. По телу пробегала дрожь, видно ещё очень слаб, но оживает на глазах.

Дождавшись, когда Алтын напьётся, подхватил баклагу, приложился сам. Глотнув, обтёр усы, вбил пробку поглубже.

— Ну, полно отмачиваться, не хватало ещё от холода лихоманку подцепить.

— Ага, будя! — согласился Микишка. — Пошли на верх, обсушимся, согреемся. Солнце уже высоко.

Шайтан вскинулся на ноги, предупредительно подставил рог. Алтын уцепился за гладкий костяной клин и, вдвоём с козлоконём, двинулся по каменной тропе. С обоих ручьями текла вода. Ворон перестал пить и, оскальзываясь на мокрых камнях, затопотал следом. Извек внимательно осмотрелся, но не заметив ничего подозрительного, зашагал за скакуном.

На вершине холма, деревья расступились и открыли высокий частокол, окружающий круглую площадку. Дорожка шла через проход в ограде и упиралась в плоский жертвенный камень, над которым возвышался почерневший четырёхликий столб. Шесть камней поменьше образовывали внутренний круг. Доковыляв до него, ополченец тяжело опустился на крайний валун.

— По—моему, мы сегодня не завтракали.

— Ну вот, — обрадовался дружинник. — А Ворон сказал, ты умирать собрался.

— Он у тебя и говорить умеет?

— Умеет, только тихо и сам с собой.

Ворон поднял голову, переглянулся с Шайтаном. Сотнику показалось, что они друг друга поняли. Он подошёл к коню, стащил со спины перемётную суму, и скоро над капищем воцарилась тишина, прерываемая скрипом травы, бульканьем вина и хрустом гусиных костей. Когда все насытились, дружинник достал Микишкин шестопёр. Повертел, осматривая заострённые пластины, на одной заметил почерневшую щербину, будто кто—то раскалёнными докрасна зубами выгрыз кусок стального лепестка.

— Хорошо, в лоб не попало! — заметил он и посмотрел на ополченца. — Тогда бы уже не пообедали.

Микишка мотнул кудрями и, будто припомнив что—то, показал ладонь с обожжённой кожей.

— В лоб не попало, а через руку по всему телу вдарило, особенно по мозгам.

— Странно, — задумался дружинник. — А у меня ничего, хотя по жерди тоже полыхнуло. Она обуглилась, а сам цел. Видать железо против них слабовато, хотя нет, последнего доколол клинком.

Он замолчал. Лоб прорезала вертикальная морщина. Потянулся к ножнам, встал и медленно, будто во сне, зашагал туда—сюда, восстанавливая в памяти расклад боя. Три пары глаз с недоумением уставились на него. Смотрели, как Извек помахал в воздухе мечом, развернулся и, отступив, бросил в ножны. Потом поднял с земли что—то невидимое, перекинул с руки на руку и, крест—накрест, взмахнул воображаемой оглоблей.

Затем отбросил несуществующий шест, выхватил меч и, скакнув вперёд, вогнал остриё в землю.

Алтын поднялся, пошевелил плечами и направился к застывшему на месте дружиннику.

— И чё? Добил гада, что он и пикнуть не успел?

Извек, не меняя положения руки, присел возле меча, оглянулся.

— Вот как раз в этот момент он и пикнул в последний раз. Ударил по лезвию, когда ему брюхо протыкало. Треск был, искра из когтей была, но в когти же и ушла. А теперь смотри! — он указал на рукоять. — Рука лежит на оплётке, ни огнива,[51] ни навершия[52] не касается. Что получается?

— Что? — переспросил Алтын.

— Что через кожу и через дерево их волшебство не пробивает! Тем более по второму или третьему разу.

— Ага, — поддакнул Микишка. — В полной силе, да втроём, вон какие деревья валили, а вполсилы и меня пенька не смогли… почти.

— Не смогли, хотя валялся ты долго. Не угомони я их дубиной, они бы тебя, лежачего, и без волшебства придушили. Так что теперь надо быть умней: под большие молнии не соваться, а супротив маленьких голым железом не махать.

И вот что, обмотай—ка рукоять ремешком, в пару слоёв, чтоб железа не касаться. Да и рука скользить не будет.

— Сделаю, — пообещал Микишка и вернулся к еде. — Вот только полечусь маленько. Уж больно полезное у тебя вино. Недавно только еле дышал, а теперь опять…

— Живее всех живых! — закончил за него Сотник и расхохотался. — Как семь Кощеев?

— Бери больше, — кивнул Алтын с набитым ртом. — Как семь с половиной!

Коники тоже решили перекусить и выщипывали пучки травы из под основания частокола. Изредка посматривали на жующего ополченца. Наконец, дождавшись когда тот приступит к печенью, подступили сзади и, отталкивая друг друга, засопели Микишке в затылок. Алтын, со смехом, принялся рассовывать душистые лепёшки в их пасти.

— Ешьте, ешьте, только облизывать меня не надо!

— Почему не надо! — удивился Извек. — У тебя на роже уже почти ни одной царапины не осталось, и опухлость прошла. А, не оближи тебя Шайтан, неделю бы синий ходил.

Микишка пожал плечами, отряхнул руки и, вспомнив про шестопёр, потащил с себя шитый двухслойный ремень. Повертел в руках, подумал и полез в сапог за ножом. Попробовал пальцем остриё и стал отпарывать внутренний слой. Отрезав большую часть, оставил кусок подклада, в котором припрятал монету.

Сотник с удовольствием наблюдал, как ловкие пальцы распустили толстую кожу на три полоски и соединили их хитрым плоским узлом. Витки плотно ложились на металл рукояти от затыльника к перьям. Не доходя ладони до боевой части, Микишка направил ремень назад и, положив второй слой, закрепил конец мудрёной петлёй. Оглядев работу, ухватился, подвигал руку, пробуя плотность намотки, довольно улыбнулся.

— Умение бражкой не зальёшь! — гордо произнёс он. — Теперь только припарить над огнём и будет как камень.

— Гоже! — одобрил Сотник. — Только костёр подождёт, пока и так повоюешь…

Сзади заскулил шайтан. Оба оглянулись. Ворон вскинул голову, уши поставил торчком, глаза скосил на хозяина.

— Вот сейчас и попробуем! — улыбнулся дружинник, но на Алтына глянул с тревогой.

— За собой смотри! — обиделся ополченец. — Я в порядке! Говорю же…

— Ага, — довольно перебил Извек, вытаскивая меч. — Живее всех, помню.

Он поднялся с камня, прислушался. Кони наоборот — перестали ловить звуки и снова склонились к траве. Теперь уже и люди слышали шорохи и хруст сучков. Звуки приближались. Кроме пощёлкивания сушняка стали доноситься негромкие стоны.

Извек с Микишкой удивлённо переглянулись, подвигали ладони на рукоятях и замерли у прохода в частоколе. Зашуршало совсем рядом, из—за ограды показалась странная пара.

Сухой волхв, с седыми волосами и бородой до пояса, из последних сил висел на мальчишке лет тринадцати. Одеяние старца было бы белым, если бы не пыль и кровь, обильно залившая холстину. На пацане и рубаха, и штаны, и медвежья душегрейка, перехваченная в поясе плетёным ремешком, тоже были забрызганы кровью, но паренёк шатался не от ран, а от смертельной усталости. Увидав вооружённых незнакомцев, мальчишка остолбенел, но разглядев удивлённые лица, перевёл дух и, опираясь на дедовский посох, упрямо двинулся вперёд.

Меч Сотника тут же оказался в ножнах. Скакнув вперёд, Извек подхватил старика на руки и на миг застыл, высматривая куда положить. Мальчишка едва не упал от внезапного облегчения, одними глазами указал на жертвенный камень.

— На камень? — удивлённо переспросил Сотник.

— Туда. — кивнул отрок и шатаясь побрёл к столбу.

Микишка дёрнулся было поддержать, но тот отшатнулся, не позволяя себе помогать. Алтын заметил на виске запёкшуюся рану, окружённую распухшим кровоподтёком и решил, что пацан не в себе после такого удара.

Сотник тем временем уложил старика на каменную плиту и, разорвав рубаху, оглядел жуткие раны. Левее грудины зияла рваная дыра. По бокам от неё пузырились раны поменьше с такими же рваными краями.

— Трезубец! — безнадёжно выдохнул Микишка и отвёл глаза. — Уже не помочь…

— Закрой пасть! — рявкнул Извек, хотя сам видел неотвратимость смерти и удивлялся, что старик ещё дышит. Оглянулся, беспомощно глянул на мальчишку. Тот сохранял полное присутствие духа. Облизав потрескавшиеся губы, шагнул к старику, положил узкую ладошку на морщинистый лоб и прошептал:

— Пришли.

Старец медленно открыл глаза, нечеловеческим усилием заставил себя что—то видеть и обвёл взглядом склонившиеся над ним лица.

— Пора. — проговорил он, глядя на мальчишку.

Отрок воткнул посох в землю, двинул руку под душегрейку, вытащил стёршийся от времени нож. Взявшись обеими руками, сглотнул ком в горле, занёс над головой.

— Ты… ты чё?! — еле выговорил Алтын и, расшиперив глаза, рванулся к мальчишке. Извек поймал за локоть, дёрнул обратно. Ополченец замер, дико поглядывая то на дружинника, то на мальца с ножом. Мальчишка постоял, не справляясь с текущими по щекам слезами, опустил руки, всхлипнул:

— Не могу!

— Что не могу?! — вспыхнул Алтын. — Вы что затеяли! Дай старику спокойно умереть!

Волхв собрал остатки сил и медленно проговорил:

— Лучше… в жертву Перуну, чем от ран… иноземной нечисти! Торопитесь! — из под лохматых бровей на Сотника сверкнули ясные серые глаза. — Уже… совсем мало сил… должны успеть вы!

Старик перевёл взгляд на парнишку, тот протянул древний нож и сжал трясущиеся губы. Извек стиснул отполированную веками рукоять.

— Привет там всем нашим…

— Погодь… — вдруг выкрикнул Микишка. — Дедуля, шепни хоть, откуда их столько принесло? И с чего?

Волхв прикрыл запавшие глаза.

— С чужими богами идут. Одни из—за моря, другие из степей… Чужие боги — чужие люди, чужие люди — чужие нелюди… спешите! — уже прохрипел он. Губы беззвучно зашевелились, творя слова последнего заговора.

Извек не дыша следил за губами. Дождавшись конечного слова, коротко ударил в сердце. Старик вздрогнул и затих. Мальчишка смахнул слезу, размазав по лицу копоть. Алтын положил ладонь на его золотистую неровно остриженную голову.

— Крепись, брат. Крепись.

Пацан отвернулся, плечи затряслись. Сотник мрачно наполнил плошки вином, протянул Алтыну, кивнул на мальчишку. Сам взял баклагу. Долгим тяжёлым взглядом посмотрел на старика и отпил из горловины. Мальчишка держал плошку двумя руками, глотал с трудом, но допил до конца и протянул посудинку обратно. Поняв, что пацану пока не до еды, Извек стал складывать вещи. Помня обряд, обернулся к парнишке.

— Собирать сушняк, или как?

Светлая голова качнулась отрицательно.

— Нет! Просил оставить на камне.

— На камне, так на камне, — согласился Сотник и окликнул друга. — Алтын, ты как?

— Гораздо лучше, чем он. — грустно ответил ополченец, глядя на торчащий в груди волхва нож. Поправив за поясом шестопёр, оглянулся. — Эй, хлопец, пойди умойся, поедешь с нами. Тут больше делать нечего.

Малец отрешённо кивнул и, как во сне, побрёл к ручью. Проводив его взглядом, Сотник выдернул посох их дёрна и, не спеша, осмотрел. Подобных не видал, только слышал от Селидора, что такие посохи сами по себе не отличаются особой силой. Но если у владельца есть второй волшебный предмет, к примеру оберег, то посох способен явить огромную мощь.

— Ну и что там? — Поинтересовался Микишка. — Для костра сойдёт?

— Сойдёт, — согласился Сотник. — Только для очень большого костра. Может как—нибудь запалим, ежели…

— Ежели что?

— Ежели кресало для этого кремня найдём. — заключил Извек и обернулся к возвращающемуся мальчишке. — Держи. И постарайся не терять, очень полезная вещь.

— Знаю. — отозвался пацан и шмыгнул носом. — Дед говорил.

— Ну тогда по коням. — скомандовал Сотник и направился к Ворону. Микишка подъехал к мальцу, подтянул за руку и усадил впереди себя. Тот моментально развернул посох вверх набалдашником, нижний конец прижал ногой к боку Шайтана. Ополченец протянул левую руку и взялся за посох поверх маленьких кулачков.

Сотник одобрительно кивнул. Даже не полном скаку Микишке достаточно придерживать посох и малец будет крепко сидеть в седле.

Кони настороженно ступали по неглубокому руслу. Всадники монотонно покачивались, вслушиваясь в беспечный щебет неунывающих птах. Извек придержал Ворона, дождался спутников, восседающих в большом шайтановом седле. Мальчишка уже давно клевал носом от усталости и теперь тихо сопел, склонившись на широкую грудь Микишки. Сотник подмигнул ополченцу, мол, пусть малец поспит — притомился. Алтын улыбнулся, придерживая широкой ручищей светлую голову мальца. Солнце, выбравшись на серёдку небосклона, ловко прорывалось сквозь густую листву и припекало весьма ощутимо. Ручей сузился, вода стала доходить до сапог. Микишка завертел головой. На вопросительный взгляд Извека, указал глазами вперёд. Там, из—за поворота ручья, показалась дорожка. Выбегая из матёрого орешника, утоптанная полоска земли смело ныряла в воду и, вынырнув на другом берегу, так же весело юркала под тяжёлые сплетенные ветви.

Микишке пришлось откинуться назад, чтобы не сшибить лбом могучий, давно высохший сук. Однако от лёгкого толчка малец всё же проснулся. Дёрнулся, испуганно огляделся, но вспомнил где он и, уже спокойней потёр ладонями мордашку. Алтын похлопал по худенькому плечу:

— Ничё, паря, ничё. Всё спокойно… пока, — добавил он подумав. — И на первый взгляд. А там поглядим.

Он бодро глянул на Сотника. Тот ехал хмурый как грозовое небо, задумчиво теребил бороду. Цепкие глаза зыркали по сторонам. Когда посматривал на спокойные уши Ворона, одна бровь недоумённо ползла вверх. Из задумчивости не вывел даже одинокий комар величиной с орех. Не успев сесть, с лёту вонзил хобот в Извекову щёку. Сотник невозмутимо вмазал себе ладонью по скуле. От шлепка с окрестных деревьев посыпались листья, а зазевавшаяся белка плюхнулась в обморок. Извек смахнул мокрое пятно и обернулся к спутникам.

— По моему в этих проплешинах наблюдаются длинноты. Мне говорили, что их за день проехать способно.

— В хорошие времена, ровным скоком, да по прямой дорожке как раз день и выходил, — вздохнул Алтын. — Теперь же, из—за этих чумазых и мохнорылых, петляем околесицами. Можно конечно как встарь, но…

— По прямой не сунешься, — неожиданно перебил мальчишка. — Там их пруд пруди, и тех и других. Всё проплешины делят. Дед говорил, что с утра до ночи бьются, никак поделить не могут. Не, там совсем не пройти.

— А я думал они все здесь, у нас поперёк дороги собрались. — удивился Сотник.

Мальчишка грустно улыбнулся: такой большой дядька, а глупости говорит.

— Здесь их горстка. Так, дозорные разъезды. — он покосился на вытаращившегося Извека. — А на прямой дороге их больше, чем деревьев в лесу.

Извек с Микишкой переглянулись. Сотник взлохматил пятернёй бороду, повёл окольчужеными плечом.

— Ума не приложу, как они сюда наползли. Ну ладно, десяток—другой задами да лесами прошмыгнуть могут. Но ежели по опушкам шныряют гурты в полсотни голов, а чем дальше в лес… — он тряхнул головой. — Ничего не понимаю.

— Всё очень просто, — вздохнул мальчишка. — Они появляются прямо здесь, в проплешинах. Дед волховал, в воду глядел, видел два места, откуда они прут. Те, что с рогами, из круглой ямы с обгоревшими краями. Другие, чумазые, у которых такие вот кони, — пацан кивнул на Шайтана. — выползают из трещины в земле. Гнутая такая рытвина, вроде полумесяца. Когда она на кочкарнике появилась, дед пару раз ходил и первых гостей обратно вбивал. Благо неподалёку от дороги была. А когда земля в другом месте провалилась, тут уж не успевал метаться в обе стороны. Эти уроды посыпали, как просо из дырявого мешка. Мы с дедом в деревню поспешили, предупредить, да куда там. Не поверили. Тут, мол, своей нечисти хватает, а дед будто бы со старых глаз не разобрал.

Мальчишка зло сжал губы, в глазах снова заблестело.

— А дед, — малец шмыгнул носом. — Да он с трёх сотен шагов разобрал, что у этих белоголовых тройные копыта, и соображал он лучше, чем все эти камнекопатели вместе взятые. Они же кроме своей горючей земли ничего на свете не видели.

Сотник сочувствующе вздохнул и негромко поинтересовался:

— Эт что за земля такая, горючая?[53]

Микишка тряхнул кудрями, пояснил за насупившегося мальчонку:

— Ага, есть тут такая, на высохших болотах добывают. У нас весь Вышень зимой печи топит. Хорошо горит, жарко и долго. Здешняя деревушка этим испокон промышляет… — Микишка поймал взгляд пацана, умолк на полуслове.

— Промышляла. Как нечисть разошлась, уходить уж поздно было. Дед позлился конечно, но делать нечего, остался с ними, помочь ежели что. Несколько раз отгонял этих тварей от деревни. Потом, когда некоторые из наших пытались к Вышеню выбраться, опять в воду смотрел. Говорил, что все, кто болотами нечисти избежал, всё одно не выжили. Кто из проплешин по дороге выходит, бьют сразу, как оборотней.

— Эт точно. — подтвердил Алтын. — По дороге лучше не выходить. А ежели по оврагам, то в общем можно… только никто ж не знает… А что там в деревне случилось?

Мальчишка помолчал, с трудом сдерживая слёзы. Свежие воспоминания перехватили горло. Он судорожно вздохнул, стёр со щеки начало мокрой дорожки.

— Последний раз дед держал обережный круг сколько мог, думал всё будет как обычно: побьются рогами в стену, да отступят. А они прорвались с двух сторон. Две разных орды одному не удержать, а от меня толку мало, я ещё не в Силе… — мальчишка судорожно вздохнул. — Как прорвались, домишки полыхнули, народ наружу подался. А нечисть уже людей режет, да ещё и жрёт всех на ходу. Дед вмиг почернел, встал посреди двора и рёк Слово Смерти.[54] Последние слова кричал уже раненый, когда вдвоём из последних сил отбивались. Потом на меня как небо рухнуло: землю тряхнуло и всё потемнело. Очнулся посреди пепелища. В голове звенит. Куда ни глянь — нелюди ошмётками навалены будто жерновами перемолоты. Дед хрипит, велит на капище уходить…

Пацан надолго замолчал. Под копытами коней изредка пощёлкивали палые ветки, а высоко над головами беззаботные пичуги затягивали вычурные трели. Извек о чём—то думал. Брови перетирали переносицу, уголки рта тянуло к земле. Глаза смотрели сквозь развилку Вороновых ушей, но вряд ли что—нибудь видели. Сердце стукнуло раз триста, прежде чем на мальчишку сверкнули по прежнему цепкие глаза.

— Говоришь попёрли из ям?

— Ага, — пацан шмыгнул носом. — Дед говорил, сначала в лесу шастало что—то не наше, чуял что какая—то иноземная хмарь, точнее зло чужеземного бога. Оно то как раз само пришло. И зла в нём будто бы больше, чем в нашем Чернобоге. Побродило промеж болот, да в землю зарылось. А уж когда земля в том месте лопнула, тогда и закишело их, как червей в дохлой собаке. Чуть позже и другая гадина забрела, а как логовом обзавелась, там тоже загуртовалось. Поначалу всё пешими таскались, потом одни себе и коней из под земли натягали.

Мальчишка кивнул на Шайтана. Тот виновато моргнул белыми ресницами и дружелюбно завертел куцым хвостом.

— Вот тогда мы с Дедом и стали людей уговаривать, да всё зря…

Сотник с Микишкой молчали, обдумывая сказанное. Парнишка ещё несколько раз задрёмывал, но постоянно вздрагивал, дёргая к себе дедовский посох. Едва солнце стало терять дневной жар, съехали с дороги и, подбирая место для ночёвки, некоторое время продирались по густолесью. Остановились на небольшом пятачке, прижатом к топям густым путанным кустарником. Пока Алтын с мальчонкой рассёдлывали коней, дружинник обошёл стоянку. Внимательно вглядывался в прогалы между стволами. Наконец, более или менее успокоенный, вернулся к спутникам. Оба оставили занимающийся костерок, обернулись к Извеку.

— Надо думать место доброе. С болот не подойдут. Переть через буераки ночью — тоже радости мало. Думаю, переночуем.

Микишка согласно кивнул, а мальчишка снова отвернулся к костру. Усаживаясь на Шайтановом седле поудобней, тихо пробурчал себе под нос:

— Нету тут добрых мест.

Мужчины усмехнулись, но перечить не стали. Извек достал съестное, наполнил плошки вином, сам хлебнул из фляги. Ополченец с мальцом жадно набросились на еду, с удивлением взирая на дружинника, что остался стоять, не притрагиваясь к пище.

— А ты что, сыт? — поинтересовался Микишка с набитым ртом.

— Да я её уже пять дней ем. — скушно проговорил Сотник. — В зубах навязла, вместе с печеньем. Чем—нибудь другим бы порадоваться…

— Ммм, — протянул Алтын понятливо и подмигнул мальчишке. — Это дело поправимо. Вон на краю болота поохоться, свежей дичи добудешь. Она тут крупная, удивишься. Только смотри, чтобы не квакнула, не то распугаешь всю.

Малец поперхнулся, кашлянул, затряс головой. Микишка услужливо бухнул ладонью по спине, едва не сшибив его с седла.

— И то дело! — как ни в чём ни бывало согласился дружинник. — Для настоящего воина, да в походе, да с голодухи, да на безрыбье…

— И безмясье! — вставил Алтын.

— Вот и я говорю, — кивнул Сотник. — Всё полезно, что в рот пролезло.

Достав засапожник,[55] он в самом деле направился к воде. Под взглядами остолбеневших спутников, срезал по дороге длинный прут и, заострив с узкого конца, двинулся вдоль зыбкого берега. Пацан с Микишкой переглянулись. Жевать стали медленно, будто бы прежний голод спешно отступил. Ужин закончили быстро. Запив утятину вином, покосились на печенье, но есть не стали. Отдали по несколько штук жеребцам и кинули оставшееся в суму.

Вечер быстро утверждался в правах. С деревьев плавно стекали сумерки и, сгущаясь возле земли, превращали воздух в серую неподвижную дымку. Фигура Извека начинала скрадываться подступающей темнотой, но он уже сидел у воды и, судя по всему, охоту уже закончил. Когда кусты слились в сплошную тёмную массу, послышались уверенные шаги. Лицо дружинника сияло, как у ловчего, надевшего на рогатину помесь лося и медведя. В одной руке, словно кукан с рыбой, мотался прут с насаженными лягушачьими ляжками. Другая рука вытирала мокрый после потрошения нож. Не обращая внимания на вытянувшиеся лица, охотник присел у огня и, присыпав белое мясо золой, повесил прут над углями. Опустившись на землю, опёрся на седло и, с чувством выполненного долга, приложился к питью.

— И ты это будешь кушать? — осторожно поинтересовался Алтын.

Сотник утёр ладонью губы и довольно крякнул, глядя на прогревающийся вертелок.

— Причём с удовольствием, и не малым!

Микишка отвёл глаза в сторону. На добычу старался не смотреть, однако, когда от костра потянуло жаренным, украдкой зыркнул. Лапки уже задорно шкворчали, обретая жёлтую корочку и щекоча ноздри заманчивым ароматом. Мальчонка тоже поглядывал, как дружинник терпеливо поворачивает прут с пухленькими окорочками. Когда мясо было снято с огня, Микишка хмыкнул.

— А на вид, вроде куропаточьих ножек! С перепонками, конечно, было бы не то, а так… похоже.

Сотник захрустел первой лапкой, блаженно закрыл глаза.

— А на вкус гораздо славней! Гораздо.

Он снял с вертела вторую ножку, подумав, протянул прут Алтыну с мальчишкой. Внук волхва решительно замотал головой, а Микишка помедлил, но с любопытством отцепил румяный окорочёк. Пробовал недоверчиво, готовый тут же выплюнуть, но с каждым жевком глаза округлялись и, скоро пятерня ополченца потянулась за добавкой.

Извек сдержал улыбку, отломав край прута, отдал пяток лапок Микишке. Тот благодарно кивнул и уже смело принялся за угощение. После третьей сделал паузу, опустошил плошку, сладко причмокнул. Мальчонка же, поглядывая на них, вздохнул и потянулся за печеньем.

— Интересная у меня всё—таки жизнь, — заговорил Микишка с довольной улыбкой. — Вчера чуть не убили, сегодня чуть не убили и завтра… чуть не убьют.

Он осёкся, задумчиво почесал вьющуюся шевелюру и помотал головой.

— Хотя, завтра хорошо бы отдохнуть. Шмотки постирать, помыться, просушиться. А то вон рукава, от засохшей крови, до локтей колом стоят. Да и на самом три слоя грязи…

Извек ухмыльнулся Микишкиной речи.

— Эт, брат, ничё. До пяти слоёв — не грязь, а после пяти — сама отваливается.

Алтын замер, осмысливая мудрые слова, даже жевать перестал. Наконец до него дошло, что это шутка. Он серьёзно кивнул, мол, понял и вернулся к остывающим лягушачьим лапкам. Дожевав лягушатину, с видом знатока заключил:

— Всё—таки жизнь интересная! Даже без бани. Чего только не испробуешь, пока не помрёшь. И по мордасам получал, и молнией по башке отведывал, и с нечистью поганой бранился, и на чудном коне сиживал, и вина от пуза пивал, и лупоглазыми закусывал, и к девкам боярским… — он осёкся, шмыгнул носом, потрогал места ссадин и уже тише закончил: — Весело в общем.

Внук волхва мельком глянул на него, потёр лоб и направился от костра. Сотник крутнул в руках корявый сучёк, проследил глазами за удаляющимся мальчишкой. Алтын тоже бросил взгляд вслед пареньку и, запустив пальцы в курчавую шевелюру, задумчиво уставился в костёр. Извек кинул сучёк в огонь. Вскинувшиеся язычки пламени высветили напряжённую гримасу ополченца. Наблюдая как по лбу Микишки ползают морщины, Сотник усмехнулся.

— Чёт ты, братец, не весел. Иль думаешь о чём? Так поделись, вместе думать веселей, а ежели не придумаешь, то не так обидно.

Микишка покосился на Извека, оглянулся на кусты, за которыми скрылся мальчишка и, тяжело вздохнув, понизил голос.

— Никак не пойму, то ли мерещится, то ли меня по башке сильно стукнуло, только чудно мне. Малец наш какой—то не такой. Делает всё как—то не по—пацанячьи. А ещё… — Алтын замялся. — Мы… пока ехали… моя рука—то перед ним… ну в общем мне почудилось…

— Что за пазухой у нашего мальца многовато! — перебил Извек, улыбаясь. — И при его худобе под телогрейкой уж больно торчит. Так?

Микишка вытаращил глаза, а Сотник, прищурившись на огонь, продолжал:

— И коленки у этого заморыша круглые, и плечи, для такого шустрого, маленько узковаты. И сесть норовит, сдвинув ноги… Да девка это. Девка!

Извек хохотнул, глядя как Микишкина челюсть поползла на грудь. Ворон тоже настропалил уши и замер с видом мудреца. Сотник махнул рукой, бросил в огонь ещё пару веток, подмигнул ополченцу.

— Ладно тебе столбенеть. И пасть прикрой, не—то кишки простудишь. Сейчас вернётся, да поговорим. И нам, и ей легче будет.

Из кустов показался парнишка, губы Алтына с хлопком закрылись, но оторопелый взгляд застыл в одной точке. Извек наполнил плошки, флягу оставил себе. Поймав встревоженный взгляд паренька, негромко проговорил.

— Послушай, а ты не помнишь как у твоего деда внучку звали?

Пацан замер. В глазах отразились суматошные мысли, которые тут же сменились пониманием обстановки. Пальцы дрогнули, по краю плошки побежала струйка вина. Над костром прозвучал еле слышный голос:

— Дарья. Дед Дарькой звал. — Она вздохнула и опустила глаза.

— Ну и славно! — подытожил Извек. — Волос вот только жалко! Небось косища до пояса была?

— До колен, — голос дрогнул. — А с волосами, по нашим проплешинам, от рогатых не набегаешься.

Сотник погладил склонённую головку.

— Ничего. Не печалься, отрастут ещё. Ты и так красивая…

— Ага. — поддакнул Микишка.

Он искоса глянул на девчонку и снова уставился в костёр, укладывая в голове новый порядок дел.

Помолчали. Сотник глянул в звёздное небо.

— Ты бы легла. Завтра встанем рано.

Девчонка послушно кивнула. Сделав последний глоток, поднялась, отступила от костра и сбросив медвежью безрукавку, прилегла у Шайтанова седла. Дрёма мгновенно опустился в изголовье и, когда Дарьку укрыл плащ дружинника, она уже безмятежно спала…

…Микишка тронул за плечо. Внучка волхва вздрогнула, распахнула испуганные глаза, вцепилась в посох. Алтын отшатнулся, с виноватым лицом тихонько проговорил:

— Пора, Дарья. Надо бы выезжать.

Девчонка кивнула, легко поднялась, огляделась. Осёдланные кони дожидались рядом, Извек сидел у потухшего костра. Рядом с ним, на листах орешника дожидались несколько лепёшек и наполненная плошка. Набросив безрукавку, Дарька поспешила к ручью, вернувшись встретила улыбку Извека.

— Не торопись, девонька, ешь спокойно. Мы тут, пока суму увяжем, пока сами умоемся… Не спеши.

Небо быстро светлело. Издалека донеслось бульканье. Кони дрогнули ушами, но, не поймав больше ни звука, успокоились. Когда седоки оказались в сёдлах, Ворон топнул копытом, двинулся первым. Шайтан дёрнул обрубком хвоста и мелкой трусцой последовал за чёрным собратом. Осторожно переставляя копыта, выехали на дорогу, постояли без движения, ловя ноздрями воздух. Двинулись дальше, вглядываясь в редеющий лес. За толстыми осинами, по левую руку, проступила ровная как стол проплешина. Кое—где, по ярко—зелёной траве стелились корявенькие деревца неузнаваемой породы. Дальняя часть проплешины пряталась в тумане. Едва с той стороны подул лёгкий ветерок, ноздри обоих скакунов округлились. Прокачивая сквозь них воздух, оба жеребца стали как вкопанные. Глаза вперились в пустошь, уши застыли как караси в осеннем льду. Сотник покосился на Шайтана.

— Видать опять шелупонь с трезубцами пожаловала. Вон у рогатого глаза огнём наливаются.

— Похоже, — задумчиво согласился Микишка. — Ежели б другие, мы бы сами от вони морщились. А этих только кони чуют…

— А может не будем дожидаться! — воскликнула Дарька. — Мне ни тех ни других не надо!

— И то верно! — опомнился Извек. — Двигаем отсюда, пока ветер без сучков.

Кони уже расходились во весь опор, когда в тумане начали вырисовываться приземистые фигуры с длинными древками. Выходили широкой и, заметив всадников, бросались бегом, спотыкаясь по рыхлому дёрну. Однако, на двух копытах за четвероногими не угнаться и воющая стая скоро отстала.

Дорога впереди щепилась надвое.

— Правей! На болота! — заранее крикнул Микишка. — Слева короче, но могут опять засадить, да и овраги там, второпях не пройдём.

Дарька пыталась что—то крикнуть в ответ, но бешенная скачка сбивала дух и, кони послушно свернули направо. Сквозь стволы стали проглядывать просторные водные плеши. Под ними и простирались бездонные топи. Дорога широкой косой вдавалась в болота и деревья постепенно редели. Скоро проскакали мимо последнего чахлого деревца и выметнулись на узкую каменистую гряду, не шире семи саженей

— Придержи! — скомандовал Извек. — Вроде оторвались. Бегуны они никудышные, на своих копытцах и до развилки не скоро доберутся, к чему коней трудить.

Микишка оглянулся, прикинул сколько проскакали, заулыбался.

— Верно! Теперь можно и шагом! Скоро островок будет. От него до конца болот рукой подать. А там дорога на Рудож — городище вроде нашего. Ежели неё доберёмся, то считай прошли.

Едва перестало трясти, Дарька торопливо перевела дух, хотела что—то сказать, но так и замерла с открытым ртом. Глаза с ужасом остановились, рука медленно двинулась вверх, но Сотник с Микишкой уже сами остановили коней.

В прозрачной дымке болотных испарений, навстречу двигалась куча рогатых. Плотный строй не оставлял никакой надежды, что рогатые захотят выпустить людей с проплешин.

— Ну что, Сотник, — устало произнёс Микишка. — Тряхнём стариной?

— Тряхнём, если не отвалится. — мрачно отозвался Извек.

Спешились, встав между конями, ждали надвигающуюся толпу. Жеребцы заняли места по краям тропы. Внучка волхва прерывисто вздохнула и закусила губу.

— Держись сзади, — медленно проговорил Микишка. — И постарайся не попасть под удар.

Дарька молча кивнула и отступила за широкую спину ополченца, посох держала обеими руками перед собой. Встревоженно поглядывала то на мужчин, то на приближающихся нелюдей.

— Умница! Понимает с полуслова, — подумал Извек. — А то хуже нет, когда баба под ногами путается.

Краем глаза заметил, как девчонка пригнулась и напружинила ноги в коленях. Видать кое—чему научена. Однако, весу маловато, супротив крупной твари не сдюжит. Хотя, крупную постараемся не пускать. Сотник поддёрнул доспех на плечах и придвинулся к Микишке.

— Ну, кучерявый, держись. Огневиков нет и то хорошо.

— Угу, — зло буркнул Микишка. — Зато по два десятка на брата, и все с рогами.

— Сбавляй! — утешающе протянул Сотник. — Про сестру забыл? А ведь она у нас боевая. Да и коники, думаю, подсобят.

— Коников я посчитал. — невесело вздохнул Алтын.

Извек прищурился на подкатывающую волну нечисти и оскалил зубы в недоброй усмешке. Уже достаточно чётко различались горящие глаза и клыкастые рыла. В последний раз выверяя свободное пространство, повертел головой: сбоку камнем застыл Ворон. Только ноздри шевелились на высоко поднятой морде. Глаза смотрели гордо и прямо. Казалось ещё чуть—чуть и из зрачков вылетит всесжигающий огонь. Шайтан наоборот: возбуждённо топал копытом, голову отвёл в сторону и повернул боком, готовя сверкающие рога к молниеносным ударам. Одно копыто стояло в воде, в локте от того места, где каменная гать обрывается в бездонную трясину.

— Яга![56] — гаркнул Сотник и воздел меч.

Волна демонов преодолела последние шаги и над болотом разнёсся треск, и звон металла. Эхо, вернувшееся от дальнего леса, потонуло в шуме боя. Все звуки слились в общий рёв и слух перестал отмечать отдельные крики, стоны и удары.

Несколько чертей, сорвавшись с рогов Шайтана, уже залетели в топь и скрылись в трясине. Перед Вороном начала скапливаться россыпь рогатых, с промятыми рёбрами и разбитыми черепами. Толпа чертей остановилась и, мешая друг другу, толкалась на узкой гати. Извек выдвинулся чуть вперёд и размашисто крошил набегавших рогачей. Перед Микишкой росла гора из тел. Перепрыгивая через неё, свинорылые попадали под встречные удары и отлетали назад наращивая собой заградительный вал. По гати уже потекли ручейки крови, вода по краям тропы начала окрашиваться красным. Две большие группы нападавших попытались обойти коней по воде, но оказавшись в топи, быстро погружались, пускали пузыри и навсегда исчезали в болоте.

Краем глаза Извек заметил как в воде, среди рогатых голов, мелькнуло что—то гладкое и блестящее. Когда через несколько мгновений показалось ещё несколько бледных пятен, Сотник уже не сомневался, что к их потехе присоединились болотники. Те самые болотники, которые вызывали жуткий озноб даже у бывалых мужей. На этот раз мертвяки сделали свой выбор. Извек хохотнул между ударами: хоть и нечисть, но своя!

Нападавших оставалось всё меньше, но и людских сил поубавилось. Одного из свинорылых угораздило дважды промахнуться и остаться в живых. После второй атаки трезубец разлетелся в щепки и неудачник, взвыв от ярости, бросился вперёд рогами. Попытка забодать Извека тоже не увенчалась успехом. Дружинник отшагнул в сторону и дал верещащей твари подзатыльник мечём плашмя. Получив дополнительное ускорение, рогатый стрелой пронёсся мимо и упал в двух шагах от Дарьки. Хлестнув по камням облезлым хвостом, попытался вскочить, но древний посох мощно хрястнул поперёк спины. Хребет лопнул и рогатый вновь рухнул на камни. Хвост бешено застегал в предсмертных судорогах. Когтистая лапа потянулась за булыжником, но лишь скребанула по нему пальцем и замерла.

Алтын с Сотником уставали всё больше. Мимо них то и дело прорывались недобитые рогачи, и Дарька всё чаще пускала в ход дедовский посох. Ополченец двигался всё медленней. Уже дважды трезубцы вскользь задевали Микишкины рёбра, пока вскользь. Сотник перекинул меч в левую руку, давая правой отдохнуть. Однако, заметив, как Дарька еле отбилась от очередного рогача, схватил оружие обеими руками.

— За безрукого! — пронеслось над болотом и дружинник рванулся в самую гущу тварей.

Сея смерть, пронёсся сквозь копошащуюся массу, как медведь через малинник. В самом конце развернулся и заметался в толпе, разя вкруговую. Свинорылые растерялись, не зная в какую сторону нападать. За краткие мгновения большая часть была помята, посечена или сброшена в воду. Пока вновь вынырнувшие болотники расправлялись с добычей, на косе не осталось ни одного нападавшего. В грудах переломанных рогачей еле шевелились покаленные.

Микишка, Извек и Дарька, не в силах двинуться, тяжело дышали. Стояли на свободных пятачках, высматривая как пройти, не наступая на битые тела. Пока мужчины оглядывалась, девчонка медленно сползла на землю. Кони, остывая, подрагивали рядом. Губы дрожали от возбуждения. Когда направились к людям, старательно переступали через наваленные в беспорядке трупы. Дарька ловя ртом воздух указала Микишке на расползающееся по рубахе пятно, потянулась за сумкой, но Алтын спешно махнул рукой.

— Потом, ерунда, царапина. Пойдём отсюда скорей.

Сотник уцепил повод Ворона, помог Дарьке подняться. Микишка подсадил в седло, похлопал по мокрому боку Шайтана, двинулся пешком. Скоро дорога сузилась и Алтын с Извеком тоже сели в сёдла.

— Зря мы сюда свернули — тихо проронила Дарька.

— Эт почему же зря? — вскинулся Алтын. Здесь самая лучшая дорога, правда посреди трясин петляет, зато с боков не зайдут. А что длинная, так это ничего, тише едешь — дальше будешь!

Девчонка с сожалением оглянулась на Микишку.

— На Рудож не пройдём. Нет больше той дороги.

— Как нет?

— Нет и всё. Когда нечисть расплодилась, то стала появляться, и на той стороне болот. Мужики тамошние сперва дозоры у болота поставили, а потом решили, гать разобрать. У большого острова, со своей стороны. Каменная гряда конечно осталась, да только под водой она. Где начинается — не разглядеть, весь остров камнями дорожными забросали. Теперь берег не узнать, а уж начала дороги тем более.

— Ну дела… — протянул Микишка. — Может вернуться, пока не поздно?

— Поздно, — вмешался Извек. — Кони устали, позади на дороге — рогатые.

Микишка в задумчивости закусил губу, отчего стал похож на обиженного ребёнка. На лице обозначилась титаническая работа мысли. Извек с Дарькой затихли, с опаской поглядывая, как на лбу ополченца надуваются жилы. Чудилось, что уже слышен скрежет работающих мозгов.

Сотник склонил голову на бок и осторожно проговорил:

— Эй, парень, ты это, полегче. Эк набычился. Гляди, как бы пробку не сорвало!

— Или днище не выбило! — в тон ему добавила Дарька.

В глазах у обоих прыгали ехидные искорки. Хохот удерживало только сознание, что по следу движется орда чертей.

— Выход есть! — вдруг выпалил Микишка и вперился в девчонку горящим взглядом.

Та, скосившись на ополченца, попыталась отодвинуться к шее Шайтана, но не тут—то было. Микишка уцепил медвежью безрукавку и подтащил внучку волхва к себе.

— Будем искать!

— Что искать? — не поняла Дарька.

— Искать гряду, которая под водой. Мы с Сотником пока чертей на дороге задержим, а ты смотри в оба, ищи место где гряда начинается. Другого выхода нет! Найдёшь?

— Не знаю. — растерялась девчонка и обернулась к Сотнику.

— Найдёшь. — успокоил Извек. — Надо найти. Очень надо.

Он поторопил Ворона. Шайтан заспешил следом. На мордах обоих скакунов было написано большое сомнение.

Скоро дорога сузилась ещё больше и, коням пришлось двигаться друг за другом. Ворон меланхолично рассматривал хвост Шайтана. Козлорогий же, при каждом бульканьи болотных газов, испуганно таращился по сторонам.

Перед самым островом проехали между двух камней, похожих на основания колонн, будто кто—то решил поставить в воде ворота, да бросил дело в самом начале. Когда копыта затопали по твёрдой земле, неподалёку снова вспучились огромные пузыри и над болотом пронёсся низкий утробный звук. С той стороны понесло нехорошим, будто что—то издохло, и этого сдохшего было очень много. Кони фыркали, люди тоже морщили носы, однако приходилось терпеть и ждать, пока ветер переменится.

Извек оглянулся на уходящую от острова гать. Прикидывал сколько пройдено, если место последней стычки скрылось в висящей над топями дымке. Пробежав глазами по острову, убедился, что кроме почерневшей сушины и разлапистой коряги на этом затерянном клочке земли нет ничего, что могло бы пригодиться для перекрытия дороги. Заметил тревожные взгляды спутников, уселся на камень.

— Надо бы что—то придумать, на случай, если опять наши друзья появятся. Они, небось, тоже знают, что здесь тупик.

— Должны знать, — согласился Микишка. — Только, скорее всего, будут собирать ватагу побольше и дожидаться пока мы вернёмся. А для спокойствия можно дорожку по камешку растащить, саженей на пяток. По воде, думаю не двинут.

Сотник прищурился на узкую тропу, покачал головой.

— Не пойдёт! Пяти саженей мало будет, а больше мы и за седьмицу вдвоём не переворочаем.

Дарька подошла к тропе, померила расстояние между камнями. Вышло три длины посоха. Оглянувшись на мужчин, грустно вздохнула.

— Ещё бы хоть что—то из наговоренных вещей… жалко нож оставили.

Извек хлопнул себя по лбу, потянул с пояса скрыньку.

— На вот, погляди, это не пойдёт?

Дарька вытрясла на ладонь костяной оберег, повертела в руках, с сожалением вернула Сотнику.

— Не то. К посоху нужен камень, либо металл. Кость с деревом не возьмётся.

Металл? — встрепенулся Микишка. — На ко погляди.

Он торопливо запустил руку за ворот и вытянул плоское колесо с шестью перекладинами. Едва не содрав себе уши, сдёрнул с шеи шнурок. Глаза Дарьки вспыхнули радостью. Едва не вырвала кругляшку из рук ополченца.

— По—моему то что нужно! Отойдите—ка подальше.

Алтын с Извеком опасливо попятились. Коней ухватили за уздечки, дабы не помешали. Дарька отвернулась, вытянула руку с посохом. Осторожно, отклонив голову назад, чиркнула оберегом по набалдашнику. Треснуло, будто сломали пучок лучин и внучку волхва осыпало искрами. Тряхнув волосами, девчонка сдвинула руку пониже и чуть наклонила посох. Ухватив оберег за краешек, ударила посильней и отвела руку в сторону. Затрещало громче, огненная полоса прочертила воздух, соединив вершину посоха и Микишкин оберег. Дарька взвизгнула и выронила шнурок.

— Эй, осторожней! — воскликнул Алтын. — Cмотри, спалишься.

Извек тряхнул его за плечо, знаком показал, чтоб не лез под руку. С третьего раза огонь продержался дольше. Девчонка вовремя отпустила колесо и оно повисло на шнурке, покачиваясь от бьющего в него пламени. Двигая посох Дарька выгнула поток дугой, но не удержала древко и огонь вновь потух. Несмотря на это она подпрыгнула от радости..

— Всё! — она счастливо глянула на спутников. — Могу и знаю! Идите сюда.

Едва ладони отпустили коней, те спешно подались назад. Животным явно не нравились игры с огнём и они предпочли отойти подальше. Алтын с Сотником переглянулись и смело шагнули вперёд.

— Смотрите, — заговорила Дарька. — Как только стукну по дереву, один берёт посох и, не поворачивая никуда, идёт к левому камню. Другой осторожно несёт шнурок к правому, а я помогу закрепить так как надо.

Оба с готовностью кивнули и растопырили ладони, будто собрались на лету курей ловить. Девчонка улыбнулась их позам, но тут же посерьёзнела. Руки двинулись, щёлкнуло, и в лица дохнуло теплом. Извек прищурившись вцепился в древко и замер, дожидаясь когда Микишка двинется к своему камню. Огненная дуга с каждым шагом росла и, к тому моменту, как оба замерли на местах, пламя гудело над самой тропой. Дарька подскочила к Извеку, поправила посох, чтобы огнь проходил над водой и накрывал участок гати. Кивнув Сотнику, чтобы придавил древко камнем, поспешила к Микишке. Тот стоял с округлившимися глазами, оберег держал двумя пальцами и жалел, что у него короткие руки. Облегчённо вздохнул, когда пальчики Дарьки потянули шнурок и пристроили колесо на втором каменном пне. Послушно ухватив булыжник поувесистей, придавил им шнурок и удовлетворённо отряхнул руки.

Теперь их охранял высокий огненный плетень, пролезть через который не захочет ни одна тварь. Дарька сияла, глядя на довольного ополченца. Извек же подобрал пару камешков, бросил, наблюдая как их отбрасывает от огненной стены и только тогда подошёл к спутникам.

— И сколько так полыхать будет?

Дарька пожала плечами.

— Пока не остановим. Думаю долго.

— Тогда давайте поищем родничок. — Кивнул Сотник. — Здешней водой умываться не тянет.

Лица друзей вдруг омрачились. Они озадаченно переглянулись, а Микишка развёл руками.

— А воды тут и не было никогда. Да и откуда ей взяться посреди болот.

— Так, — протянул дружинник. — Тогда по чарке и на поиски дороги.

Услышав голос хозяина, подковылял Ворон, подставил бок, где висела сума. С завистью поглазев как люди утоляют жажду, оглянулся на Шайтана. Козлорогий подступил к берегу, несколько раз нюхнул воду, но пить не стал.

— Погодь маленько, может к вечеру выберемся, тогда и напьёшься.

Чернеющая посреди острова сушина, неохотно рассталась с тремя нижними сучьями. Слеги получились не особо ровными, но достаточно длинными и лёгкими. До темноты все трое бродили вдоль берега, тыкали жердями в чёрную воду и всё больше смурнели. Изредка поглядывали на пылающий заслон и уходящую вдаль тропу, но на гати никого видно не было. Дарька несколько раз отходила к полыхающему концу тропы, закрывала глаза, вспоминала где было продолжение дороги. Однако, всякий раз подходя к выбранному месту, чувствовала под слегой лишь бездонную пустоту.

Солнце, тем временем, потускнело, незаметно подкралось к окоёму и постепенно растаяло в неподвижной дымке, висящей над далёким краем топи. Сотник окликнул замученную Дарьку, махнул рукой Микишке и принялся разводить костёр. Когда спутники подошли, указал им на камни.

— Хватит на сегодня, сядьте, передохните.

Уселись. Невесело посмотрели на унылых коников. Бедные животные несколько раз подходили к воде, но так и стали пить тёмную нездоровую жижу. Мучимые жаждой, даже не глянули на печенье. Микишка не находил себе места. Отложив недоеденный кусок, покачал головой.

— Кусок в горло не лезет, когда эти не кормлены и не поены стоят.

— Это правильно, — угрюмо согласился Извек. — У меня тоже сердце кровью обливается. Только, если мы голодные останемся, им легче не будет. Потому жуй, целая ночь впереди. Как пройдёт ещё не известно, а силы могут понадобиться.

Дарька подняла голову, что—то припоминая, в раздумьи проговорила:

— А давайте их из фляги угостим. Дед как—то корову пивом поил, не помню правда от какой хвори, но пила…

Сотник задумался. Поглядел на флягу, перевёл взгляд на четвероногих бедолаг, хмыкнул.

— А давайте! Пойла у нас сколько хошь, а у меня где—то вёдрышко кожаное завалялось. А ну ка, скакуны, двигайте сюда.

Ворон навострил уши. Едва показалось ведро, потрусил к костру. Пока вино булькало в ёмкость, раздувал ноздри и, судя по всему, запах нравился. Шайтан, услыхав хлюпанье собрата, вытянул морду и робко приблизился. Когда губы коня захлопали по дну, Извек потянул ведро к себе. Не обращая внимание на тычки Ворона в спину, вновь наполнил и шагнул к белоголовому. Шайтан опустил голову, вдохнул незнакомый аромат, нерешительно лизнул. Распробовав, ткнулся мордой, едва не вырвав ведро из рук Сотника. Послышались жадные глотки, прерываемые блаженным урчанием. Дарька с Алтыном облегченно заулыбались. Сотник дождался, пока Шайтан утолит жажду и оглянулся на друзей. Дарькина чашка была полной, а Микишка охотно потянулся за добавкой.

— Надо бы им закусить дать. — предположил он заботливо.

Однако повеселевшие коняги, скорее, тоже дожидались повторения.

— Вряд ли, — серьёзно проговорил Извек. — По—моему они после первой не закусывают.

Кони действительно с удовольствием выхлюпали ещё по полведра и, сцапав по паре лепёшек, довольно отошли в сторону. Повесив ведро сушиться, Сотник вернулся к еде.

Дарька не выпила и половины, когда Микишка снова наполнил свою плошку. Хлебнув, удивлённо замер, но почмокав губами, охотно допил. Крякнул от удовольствия, утёр губы и, закинув в рот кусок печенья, весело проговорил:

— В жизни всегда так. Хорошего много не бывает. Эт как в лесу: пчёл много — мёду мало. А если хорошего много, то это уже вирый, а я туда не спешу. Хотя, если такого пойла много, то это уже наполовину вирый. Он обернулся к Сотнику, и услужливо протянул флягу. Извек подозрительно глянул на лоснящуюся физиономию Микишки и с опаской приложился к фляге. Попробовал, сдвинул брови, хмыкнул. Вино потеряло лёгкость и чудесный вкус. Видимо, фляга не успевала выдавать питьё в таких количествах. Ароматный напиток поменял качества и превратился в грубое, но крепкое пойло.

Однажды Извек уже пробовал нечто подобное. Дело было зимой. Кто—то неосмотрительно оставил в сенях бадейку с брагой и за ночь она промёрзла почти до дна. Утром, пробив корку льда, Извек всё же нацедил ковшик холодной светлой жидкости. Отпив пяток глотков, почувствовал, что питьё уже не то. Пропал привычный дух, а на смену давешней сладости появилась острота и забористость. Через пару мгновений в брюхе загрело, в голове прочистилось, а на душе стало радостно и куражно, будто опрокинул не одну кружку мёда.

Теперь наблюдалось что—то подобное. Наверное фляга, при неуёмных потребностях хозяина, увеличивала крепость напитка или просто не успевала выравнивать вкус, крепость и запах.

— Ну и так хорошо, — смирился Извек. — Теперь не замёрзнем, да и веселей будет.

Он сделал несколько богатырских глотков и передал питьё Алтыну. Ополченец оглянулся на пылающий заслон и, убедившись, что гореть будет долго, приложился прямо к фляге. Кадык подпрыгнул несколько раз. Закупорив посудину, Микишка причмокнул и весело изрёк:

— А больше всего мне нравится, что у нас этого добра не меряно. И нам хватит, и коням хватит… и даже этим, которые с вилами, тоже хватит…

За его спиной, напоенные кони игриво потряхивали головами. Изредка похрапывали, будто обсуждая свои лошадиные дела. Неожиданно донеслось заливистое ржание. Через некоторое время оно повторилось, вразнобой и громче, но уже с третьего раза хор получился слаженный, будто оба скакуна всю жизнь спевались на посиделках.

Сотник искоса глянул на развеселившихся коней, усмехнулся.

— Та—ак! Им больше не наливать.

Дарька хихикнула, но тут же потупила очи и притихла как мышка. Взялась ворошить прутиком угли, но смеющимися глазами постреливала на захмелевших скакунов. Брови Микишки заползли под разлохмаченные вихры.

Эва, гляди, забрало коников, — бодро выговорил он, хотя язык заметно цеплялся за слова. — Мы ещё вроде на чистом глазу, а эти уже веселятся… Не, больше не нальём. Нам самим почти не осталось.

Он бережно поднял бутыль, встряхнул, прислушался к плеску полной посудины и скроил постную физиономию.

— Так и есть! На донышке!.. Не—е не нальём!

Руки, проворно скрутили пробку и, в плошку плеснула щедрая струя покрепчавшего напитка. Брызги упали под ноги, но тут же впитались в рыхлый засохший мох. Микишка задумчиво оглядел мокрое пятно, потянулся к плошке Извека, со смешком буркнул себе под нос:

— Не хватало ещё всему острову напиться, то—то весело будет…

Кони тем временем разошлись не на шутку. Прекратив ржать, присмирели на миг, но тут же припустили друг за другом дурашливым галопом. Начались салочки.

На втором кругу улепётывающий Ворон сшиб грудью длинную сушину, вздымавшуюся неподалёку от костра. Дерево рухнуло и рассыпалось на дюжину осколков, едва не прибив Микишку. Тот и ухом не повёл. Запоздало скосил глаза, не отрывая губ от плошки. Только выхлебав креплёное до конца, утёр счастливую физиономию и удовлетворённо выдохнул:

— О! Теперь дров на всю ночь хватит!

На краю поляны Шайтан настиг Ворона, игриво боднул и тут же дал дёру. Теперь догонял чёрный потомок крылатых коней. Копыта обоих протопотали совсем рядом. Ветер колыхнул волосы, тут же что—то гупнуло и через миг звучно хрястнуло о землю. Сидящие у костра оглянулись. Древней, в две сажени, коряги как не бывало. Вернее она была, но теперь валялась на земле, бесстыдно задрав в воздух вывороченные корни.

— Ничё, ничё, — успокоил Микишка. — Это коники шуткуют. А коряжку они невзначай, разве заметишь на бегу, что на дороге деется!

Жеребцы возвращались. Топот стремительно приближался и, спустя мгновение, две туши с визгом пронеслись мимо костра.

— Не, — нахмурился Извек. — Так они и нас посшибают! Ишь разбуянились!

Он неспешно встал, поправил ремень и двинулся наперерез резвящейся парочке. Заметил, что опять догоняет рогатый. Расставив руки в стороны, Сотник по—молодецки свистнул и… едва успел отскочить в сторону.

— А ну, стоять, волчья сыть! — взревел он, осерчав. — Кому сказано!

Копыта затукали реже и скоро из темноты выступил Ворон. Глядел обиженно, подойдя вплотную, поддел мордой руку хозяина, оглянулся в темноту, где маячила белая рогатая голова приятеля. Извек погрозил пальцем, погладил мягкие ноздри, проворчал примирительно:

— Охолонитесь маленько, почивать уже пора. Завтра трудный день, и послезавтра тож.

Шумный, полный тоски вздох шевельнул волосы на голове у Алтына. Все что есть сил сдерживали хохот, видя несчастное смирение хмельного Ворона. Наконец конь тихонько отошёл в сторонку и затих. Скоро к нему присоединился Шайтан и оба, кажется, задремали.

— Эх, в баньку бы. — снова вспомнил ополченец не к месту.

Извек оторопел, затем сурово нахмурился и, покосившись на Дарьку, гордо изрёк:

— Ты это брось! В баньку! Ишь чего надумал! — он воздел флягу и, с видом княжьего виночерпия, пробасил: — В баню пусть ходят те, кому чесаться лень. А нам — мужчинам лениться не к лицу!

Дарька прыснула в кулачёк, но тут же умолкла, заметив с каким достоинством распрямилась спина Алтына. Однако, по мере дохождения истинного смысла, гордое выражение сползало с лица ополченца и упало бы совсем, если бы не протянутая посудина окрепшего вина. Дарька тоже осторожно глотнула из своей чеплажки и взялась за печенье.

Микишка вдруг встрепенулся и глянул на Сотника чистыми глазами.

— Слушай, Извек, давно хочу тебя спросить, да всё забываю. Что ты всё время кричишь, когда дерёшься? О каком безруком?

— Да не О! Безруком. — поправил Сотник. — А За! Безрукого.

— Во—во, за него самого. Так чё ж за безрукий такой?

Извек задумался, отставил плошку, пожал плечами.

— История—то простая, слушайте, коли интересно.

Алтын закивал и уселся поудобней. Смотрел во все глаза, даже рот открыл, боясь пропустить хоть слово. Дарька же наоборот замерла, глядя в огонь, и чутко внимала неторопливому голосу дружинника:

…Был у Святослава ратник лихой. Среди прочих удалец редкий. Воином слыл великим и неустрашимым. И удача ему была за сестру, и успех — за брата. Во многих славных делах князю пособлял. Но однажды, с небольшим дозором, попал в засаду и держал бой до последнего. Полегли сотоварищи, сломались мечи, кольчуга издырявилась, как старая рубаха, но он всё бился. Когда же от потери крови на ногах не устоял, сбили наземь и еле живого притащили к хану. Тот повелел растянуть ратника меж двух столбов, а пытать и убивать сразу не стал. Три дня думал, что сделать в отместку за убитых батыров, но видел, что тому ни смерть, ни муки не страшны. Однако придумал наконец.

На рассвете четвёртого приказал отрубить витязю обе руки. Раны перетянули ремнями, прижгли на огне и, привязав полумёртвого к седлу, стегнули коня. Жеребец привёз в родные места. Люди нашли, отнесли к знахарке. Та с ног сбилась, но выходила. Герой тот, поначалу, жить не хотел. Святослав, правда, приказал беречь дружинника и, хоть тому свет не мил, велел обихаживать при дворе до смерти. Да разве богатырское это дело в иждивенцах по детинцу мотаться. Вот и ходил витязь чернее ночи, высох как былинка. А всякий раз, когда дружина выезжала в поход, стоял у ворот и, вздымая культи, просил: — Хлопчики, мне уж не мочь… так хоть вы, други, за меня… за меня хоть разок ударьте…

Как тут не уважить! Сколь бы туго не приходилось, помнили. В самые тяжкие мгновенья боя, сотники кричали «За безрукого!». Ну, а уж тогда, откуда только силы брались. И седые, и безбородые бросались в сечу, будто и не разминались ещё. Каждый считал святым долгом вложить удар за безрукого. И копилось тех ударов столько, что хватало на победу.

Герой, правда, так и не смирился. Однажды приехал в поле, ночью, перед битвой. Походил между кострами, посидел с воями, а потом…

Сотник прервался, переворошил угли, бросил в огонь сучок.

…потом попросил скрутить факел поболе, уцепил зубами, да на коня по—старому, не касаясь стремян. Погнал на далёкие огни, во вражеский стан. Ворвался к хазарам как вихрь. Успел метнуть огонь в шатёр хана и умер, напоровшись на острия копий…

Вот с тех пор, в любой страшной сече, и кричат воеводы о Безруком. И от клича того, любой чует, как прибывает сила дикая, необоримая. И бежит ворог, уносит ноги, ибо за безрукого трудятся те, кто с руками.

Сотник замолчал. У Дарьки по щекам пролегли блестящие тропки. Микишка застыл, глядя в огонь. Тщетно пытался сглотнуть комок в горле, пока Извек не протянул флягу…