"Хаймито фон Додерер. Под черными звездами [H]" - читать интересную книгу автора

вполне можно было бы ожидать. Удивительно - ничего избитого не было ни в
выборе выражений, ни в самих темах наших бесед, ни в их форме. Словно
напор теснившей нас со всех сторон глупости заставлял нас подняться над
собственным уровнем - потому что такими уж высоко интеллектуальными людьми
мы вовсе не были, - словно нас выносило наверх, как при наводнении, когда
все живое, гонимое ужасом, стремится взобраться как можно выше.
Я встретился снова с супругами Гринго - они приходили теперь каждый
раз. Имя его было Мануэль, и все называли его Мано. Я говорил с ним (я был
буквально очарован ими обоими, я и теперь еще не освободился от этих чар).
Он сказал мне:
- Надо только лишь исполнять свой долг и ждать.
Это, ставшее столь сомнительным слово прозвучало в его устах, словно
вобрав в себя какой-то совсем иной смысл или, может быть, обретая прежний,
что было почти одно и то же. Гринго издавна служил в одном из министерств,
был государственным чиновником высокого ранга. Он считался незаменимым
администратором и, хотя числился офицером запаса, так и не был призван.
Слово "долг" и то, как он его употреблял, раскрыло мне и самого этого
человека, и его жену. Пасхальные яйца. Я стал думать, старался понять,
кое-что разузнал. Он никогда не связывал себя никакими политическими
обязательствами, ни теперь, ни раньше.
- Если мы это переживем, то после поймем еще и смысл всех этих событий.
Я глядел в его глаза, миндалевидные, поставленные чуть косо, точно
такие же, как и у его жены, сидевшей с ним рядом. И вдруг я понял, почему
все и вся вертится здесь вокруг Гринго, почему их так обхаживают и
ласкают, наливают им в бокалы шампанское, тащат вазы со сладостями,
шепчутся с ними по углам, целуют, милуют, и жену, и мужа: они,
единственные изо всех нас, способны были принять всерьез (совершенно
невинно и не становясь на сторону какой-либо партии, расы, класса),
принять за чистую монету то, что происходило вокруг и казалось нам всем
тяжелым, бессмысленным сном. Они словно сидели в прочной скорлупе, в
капсуле; он исполнял свой долг (!), в то время как мы, все без исключения,
были за иди против чего-то, явились откуда-то, от чего-то отпали, листья,
гонимые дьявольским ураганом, и кружились, кружились теперь вокруг Гринго,
вокруг этого спокойного центра. Понемногу так и установилось: мы глядели
на этот спокойный центр, где царил мир, где вели себя так, словно жизнь
оставалась все той же реальной жизнью, какою была всегда, и это словно
казалось нам в иные минуты сильнее, чем настоящая жизнь, та, в которой так
тяжко сейчас дышалось. В этом и было могущество невинной и простодушной
четы Гринго, только это и было решающим, а отнюдь не интеллектуальный
уровень этих людей ("насколько об этом может идти речь").
Во время разговора я смотрел со своего места на диване в угол комнаты,
где стоял камин, внутри которого горела электрическая печь, чуть
просвечивая красноватым светом сквозь слюдяные окошки. Широкая, массивная
каминная доска была пуста - ни вазы, ни чаши, ни статуэтки. Согласно стилю
этой квартиры, тяготеющему к традиционной роскоши, здесь обязательно
должно было бы стоять что-нибудь в таком роде. Теперь я знал твердо, что
Гринго и впрямь были центром всего этого круга - чуть ли не наш родник с
живою водой, вокруг которого мы толпились, как души умерших вокруг ямы
Одиссея, наполненной кровью жертвенных овец.