"Хаймито фон Додерер. Слуньские водопады" - читать интересную книгу автора

большими шагами шла впереди, Фини и Феверль семенили за ней; перейдя
улицу, она направилась прямо к дверям углового дома. Просторное парадное
блестело чистотой, лестница широкая, светлая, цветные оконные стекла
пропускали радужный свет. Они поднялись всего на один пролет. И только
сейчас перед покрытой белым лаком дверью дама со страхом спохватилась: где
же ее ридикюль. Фини тотчас же его ей протянула, она взяла у нее девочку,
и дверь наконец-то была отперта, после того как даме удалось извлечь ключ
с самого дна своего ридикюля, на что понадобилось две-три минуты. Феверль
прочитала имя на двери: Доктор Морис Бахлер.
В такую чистенькую конюшню наших троянских лошадок еще никогда не
заводили. В ней было, как говорится, "до ужаса чисто" - и это выражение
точно передает то, что чувствовали Фини и Феверль. В то же самое время
genius loci [дух местности (лат.)] наслал на них какой-то кисловатый
запах; может быть, к обеду готовили салат из огурцов. А может быть, это
был вовсе не запах, а сама чистота.
Имя "Морис" Феверль прочитала как "Маурице".
Они быстро прошли через большую светлую комнату с трехстворчатыми
окнами и до блеска отполированной мебелью, тусклый свет дня белесым
покровом ложился на заднюю стену. Феверль внесла маленькую Монику, сейчас
уже совсем притихшую, в соседнюю комнату, а Фини семенила за нею. В этой
комнате стояла детская кроватка, рядом с нею нечто вроде комода, в свое
время, видимо, пеленальный столик, судя по верхней доске - белой и очень
гладкой. Моника, наконец-то вынутая из старого плаща, хлопая ручками,
сидела голенькая на комоде. Мать осыпала ее поцелуями и одновременно
растирала полотенцем. Девочка совсем уже успокоилась и даже смеялась. Ее
уложили в кроватку. Госпожа доктор Бахлер обернулась и увидела мокрую
Фини.
- Ну, а теперь живо переоденьтесь, - сказала она. - Вам нельзя так
оставаться.
Шкафы были немедленно распахнуты, ящики выдвинуты. Бахлерша проявила
недюжинную хватку и, можно сказать, талант в мгновение ока оценить
положение другого; чувствительная натура, на сей раз нашедшая свое
выражение в готовности выручить ближнего; Фини с большим свертком - в нем
были и туфли, кстати сказать, пришедшиеся ей по ноге, - отправилась на
кухню; ее снабдили еще мылом, полотенцем, и четверть часа спустя она
предстала в старом летнем платье докторши, в котором имела вид несколько
взрывчатый из-за едва сходившейся застежки. Мокрая ее одежонка была
уложена в плотную оберточную бумагу и перевязана шпагатом.
- Боюсь, сударыня, - сказала Фини, - что пройдут два-три дня, пока я
смогу вернуть вещи, прежде я ведь должна буду выстирать все, что на мне
сейчас надето.
Докторша заверила, что делать это не стоит. Но Фини стояла на своем.
Пакет она передаст через привратницу.
Только сейчас, в гостиной с сияющей мебелью, где нашей пловчихе был
предложен коньяк, а в кухне в это время уже готовился кофе, госпожа Бахлер
наконец улучила минуту поблагодарить обеих женщин. И вдруг разрыдалась.
Феверль, крутившая ручку кофейной мельницы, зажатой между колен, испуганно
выпустила ее, у Фини глаза сделались растерянными. Положение, для
троянских лошадок и без того несколько затруднительное, становилось все
более тягостным (позднее оно стало и вовсе тяжким). Очевидно, перенесенный