"Хаймито фон Додерер. Слуньские водопады" - читать интересную книгу автора

теперь торжества и оргии. Когда со сбором урожая было покончено, они
неприметно и окончательно привыкли к новому образу жизни, и теперь уже не
могли противостоять соблазну синей глади озера, что каждое утро блистала
перед их взором, и по окончании рабочего дня - лишней работы никто с них
не требовал - выходили из задних ворот усадьбы уже в купальных костюмах и
в плащах, несмотря на все еще тяжелую жару.
Перейдя полузаросшие рельсы под своими окнами на заднем фасаде здания,
они ступали на широкую, местами зеленую полосу между ними и озером,
которая, если бы здесь держали овец, могла бы служить отличным пастбищем.
С этой стороны дома ни полей, ни пашен не было. Они тянулись от передних
ворот на запад до самого горизонта; там, где трава и сорняки отступали,
виднелись песчаные проплешины; по мере того как Фини и Феверль
приближались к воде, они все больше углублялись в эту абсолютную пустоту,
где ничто не останавливало взор, кроме голубизны озера и светящейся
зеленью полосы тростника у другого берега. Здесь и такой полосы не было.
Теперь они уже стояли у самой воды, казалось начинавшейся прямо посреди
луга; там, где она покрывала дно, виднелась мелкая галька, в массе своей
повторявшая плоский изгиб берега. Но когда они, сбросив с себя плащи и
туфли, сделали шагов двадцать по зашуршавшей теплой плоскости, дно под их
подошвами изменилось - да и сами подошвы вдруг стали гладкими и нежными от
песка. Это вызывало чувство счастья. Вода еще не доходила им до колен. Они
бросились в нее, стали перекатываться с боку на бок и наконец более
холодный слой коснулся их подмышек. Они поплыли, потом легли на спины и
снова увидели берег, который только что покинули, и кучу своей одежды,
теперь уже шагах этак в ста.
Так у них образовались новые привычки, и только теперь стрелка весов их
положения угомонилась и встала неподвижно. Обе они были очень простодушны
- а быть простодушным скорее значит проникнуться существующим положением,
чем попытаться проникнуть в него; итак, при веем проворстве рук, при всей
сноровистости в самой глубине их душ хранилась все та же бездеятельность.
Они, собственно, ничего со своей жизнью не делали, только смаковали ее;
различные мероприятия, к которым им пришлось прибегнуть в последнее время
- все это были следствия приключения на Дунайском канале, - задним числом
казались им не в меру суетливыми и уж слишком решительными. На самом деле
они ни на что не решились. А теперь здесь жили вне всяких возможностей
что-либо решать, то есть решать без принуждения. Это-то как раз и
составляло основу их счастья, которое, мы вправе это сказать, выступало в
лирическом обличий, после того как они обе освоились с житейскими
мелочами. Так уж они счастье воспринимали. Оно было в древесно-сухом
запахе их комнаты; в гудке поезда в половине шестого утра; во взгляде на
голубое блистание озера, когда утром они выскакивали из кроватей; в чистке
сапог Глобуша, которой они занимались на солнышке в его палисаднике, -
такие вот факты и составляли их счастье. Иными словами: время стояло,
словно налитое в сосуд. Именно это обстоятельство и явилось глубиной
счастья.
Они никого и ничего не оставили в Вене. Живя здесь, они бы уж могли
понять, как одиноки они там были. Но им это и в голову не приходило. Зато
здесь им не о чем было заботиться, нечего приводить в порядок. Лишь бы все
оставалось как есть. Никакая цель не влекла их существование в неведомое
будущее, не вытесняла его из спокойного замкнутого круга, не искажала его