"Юрий Домбровский. Новеллы о Шекспире" - читать интересную книгу автора

случится, что же мне тогда за вас Джен-то скажет? Нет уж, отца крестного
надо беречь и беречь. А случайная женщина и случайная смерть - две родные
сестры. Так-то, мистер Виллиам.
Волк ушел, а он лежал на кровати и думал. Мысли налетали на него и
сразу обхватывали всего, как ветер шумящую листву. Сперва он думал: "Надо
обязательно добраться до дома и позвать нотариуса. А то она и своей
свадебной кровати не увидит! Бедная моя старуха! А что ты хорошего еще
видела в своей жизни? Одну ругань!"
Потом: "Ну а до этого, конечно, еще далеко, лет на пять меня хватит. А
все-таки надо позаботиться загодя".
Так прошел час, а он все лежал на кровати и смотрел на потолок, мысли
по-прежнему захватывали его; как всегда, это был бессвязный вихрь - одного,
другого, третьего, - все без начала и конца.
Он думал еще:
"Питер прав, нужно же было мне скакать сломя голову неведомо зачем!"
(Джен хотел видеть, Джен хотел видеть, Джен хотел видеть - вот и
скакал.)
"... Полежу еще немного и спущусь. "Без вина, конечно!" А вот выпью при
тебе целую кварту, тогда ты прикусишь язык".
(Спускайся не спускайся, Джен-то нет...)
"Двойной родственник... смерть Рафаэля...
Ах, Волк! Хитрейшая бестия он, скажу вам по совести. Почему он, когда
ему рассказывают, сидит и молчит и никогда ничего не спросит? Потому что он
знает: ври не ври, а все равно скажешь правду. Но я-то не из таких! Бросай
не бросай мне червяка, я на него не клюну, помни это, пожалуйста. ... Смерть
Рафаэля... А что, если я с этой самой кровати и явлюсь в царство небесное?
О, тогда я буду полон всеми смертными грехами, и сегодня прибавится еще
новый (не бойся, сегодня ничего не прибавится - ее-то нет!). Я скажу тогда:
Господи, конечно, я большой грешник, но, сказать по совести, корень всех
моих грехов - моя женитьба. Все, что есть нехорошего, мелкого в моей жизни -
все наползло оттуда. От нее я и одинок. Ни дома, ни семьи, ни детей, -
только могила сына да три деревенские ведьмы над ней - вот все, что у меня
осталось под конец. Да еще ты, Джен, если это верно, что ты меня любишь.
Да, надо будет сразу же позвать нотариуса и составить завещание, но
Господи, Боже мой, ты же знаешь, я никогда не любил ее, такую безобразную,
грубую, плечистую - ни дать ни взять, переодетый мельник. Когда мне было
восемнадцать лет, ей уже стукнуло двадцать пять. А вообще, Господи, все
получилось очень просто, - ты же знаешь, я был молод и гол, а отец слыл
самым богатым плутом в нашем округе. Она знала это и была такая гордая да
чванливая, что просто хоть не подходи, но против меня все-таки не устояла.
Когда мы появились вместе, все оглядывались на нас и говорили: "Молодец,
Билл! Ты, Билл, далеко пойдешь", "Тебя повесят, Билл, подлец ты эдакий". Вот
как говорили тогда. И это меня больше всего подхлестывало. А были такие,
которые смеялись: "Ни черта из этого не выйдет все равно, разве старый
Хатвей примет к себе нищего?" Но я-то знал: теперь уж ничего не попишешь -
примет! Я был в ту пору тщеславен, как все деревенские парни.
Так мы и обвенчались. В первые годы она была свирепой и необузданной
стервой, швыряла тарелки и кричала через все комнаты так, чтобы слышали
прохожие: "Нищий лоскут! Ты думаешь, я не знаю, почему ты женился на мне?
Нет, я очень хорошо знаю это". Но раз я ей ответил: "Анна, я женился на тебе