"Юрий Домбровский. Новеллы о Шекспире" - читать интересную книгу автора

- Дайте мне почитать этого самого Гиппократа.
Доктор нахмурился и резко ответил:
- Да вы же не читаете по-гречески!
И ушел очень-очень быстро. ... Гиппократа привез из Лондона кто-то из
актеров. Это был тяжелый том в желтом переплете. Он вышел лет двадцать назад
во Франкфурте, и Ричард Бербедж купил его у какого-то прогоревшего врача,
который распродавался и уезжал. Очень тяжело было прятать утром этакую
громадину под мартац и к ночи вытаскивать снова.
Вот и прибавилось у него еще одно ночное занятие. Доктор, конечно,
схитрил, сославшись на греческий, Гиппократа можно было прочесть и
по-латыни. Франкфуртское издание, выпущенное в конце прошлого века, было
именно таким, но и латынь-то он позабыл основательно. К счастью, тот
бедняга, которому под конец своей неудавшейся карьеры пришлось расстаться с
Гиппократом, основательно проштудировал эту громадину. На полях стояли
восклицательные и вопросительные знаки, обозначения "Sic NB", некоторые
места были даже отчеркнуты, содержание их пересказано по-английски. Кое к
чему были сделаны подзаголовки: "Это о симптомах", "Здесь о медикаментах", а
во многих местах просто стояло: "Mors" - смерть! Если бы не оно, Шекспир
никогда бы не набрел на место, как будто специально написанное для него.
Канцелярским почерком - безличным, четким и торжественным - владелец книги
надписал: "Тут говорится о том, что при лекарствах, изводящих слизь, прежде
всего больного рвет слизью, затем желтой желчью, затем черной, а перед
смертью чистой кровью. В этот момент, - говорит Гиппократ, - больные
умирают. N В: неоднократно наблюдал это сам в госпиталях и лазаретах".
Шекспир положил книгу прямо на тумбочку и задумался. Да, видимо, пора!
Пора перестать валять дурака, обманываться бабьими сказками, верить в
инфузии и примочки. Он всегда говорил: "Человек должен так же просто
умирать, как и рождаться". Надо, в конце концов, позвать Грина и составить
завещание как следует. Все его ближние хотят этого и все боятся. И он боится
тоже. Не самого завещания, конечно, а всего связанного с ним. Мерзости
окончательного подведения итогов, когда все, что он так хорошо умел прятать,
- любовь, равнодушие, неприязнь, зло, дружбу, благодарность, - вдруг
перестанет быть просто его чувствами, а превратится в волю, поступок, в
купчие крепости, расписки, земли и деньги. Что за вой поднимется тогда над
его гробом!
И все-таки пора, пора! Ведь сегодня утром его тошнило чистой кровью.
- Mors! - сказал он громко. - Mors! - и прислушался к слову.
Было очень тихо. За стеной тикали часы, от единственной свечи на всем
лежал желтый, угарный свет.
Так и застал больного доктор Холл. Было утро. На приветствие доктора
больной не ответил. Доктор наклонился и пощупал пульс - бился он часто и
жестко, один такт выпадал. "Да, все к развязке! подумал доктор. - Надо бы о
завещании, а то жена перегрызет горло".
- Мистер Виллиам, - сказал он осторожно.
Больной молчал. Раскрытый фолиант лежал на тумбочке, доктор наклонился
и прочел строчки, подчеркнутые красными чернилами. "В этот момент, говорит
Гиппократ, - больные умирают". "Погано", - подумал доктор и повторил:
- Мистер Виллиам...
Больной не пошевельнулся, только чуть дрогнули сомкнутые веки. Доктор
постоял немного и осторожно, на цыпочках, как от спящего, вышел из комнаты.